Императрица Мария

В 1911 году на верфях Николаева были заложены линейные корабли «Императрица Мария», «Императрица Екатерина Великая» и «Император Александр III». Первые два вступили в строй в 1915 году, третий — в 1917-м. Это были мощные по тем временам гиганты. Так, спущенная на воду еще в 1913 году «Мария» имела весьма «солидный», с военной точки зрения, «паспорт»:

водоизмещение — 25 тысяч тонн, скорость — 21 узел. Корабль нес двенадцать 305-миллиметровых орудий главного калибра и двадцать 130-миллиметровок. Боевой комплект для первых составил 1200 снарядов, для вторых — 4900. На линкоре имелись также противоминная артиллерия, пять 130-миллиметровых пушек и торпедные аппараты. Главный пояс брони составлял 262,5 миллиметра, верхний — 100 миллиметров. Дальность плавания исчислялась 2184 мили, экипаж — а 1386 человек. На «Марию» возлагалось слишком много надежд; и хотя еще не все механизмы корабля были доведены до боевого совершенства и к самостоятельным действиям линкор не совсем был готов, ему не было дано стоять в бездействии у стенки. Через какие-то месяцы вахтенный журнал «Императрицы Марии» стал сводом боевых реляций с самых напряженных участков битвы на морском театре войны. Уже 30 сентября 1915 года «Мария» вместе с крейсером «Кагул» и пятью эскадренными миноносцами прикрывает ударный отряд флота — вторую бригаду линейных кораблей «Евстафия», «Иоанна Златоуста» и «Пантелеймона», крейсеров «Алмаз» и «Память Меркурия», семь эсминцев, нанесших ощутимый удар противнику в юго-западной части моря. Более 1200 снарядов обрушили тогда корабли на Козлу, Зунгулдак, Килимли и Эрегли. А потом было все — отражение атак немецких субмарин, тяжелые штормовые походы, ожесточенные бои, ответственейшие операции. 1—2 ноября «Мария» и «Память Меркурия», держа под прицелом своих орудий выходы из Босфора, прикрывают действия русской эскадры в Угольном районе. 23—25 ноября «Мария» снова здесь. Моряки видят, как пылает вражеский порт Зунгулдак и стоящий на рейде пароход. Эскадра стремительно прошла вдоль берегов Турции, потопив два неприятельских судна. Боевой счет «Марии» рос от дня ко дню. 2—4 февраля она прикрывает эскадру, поддерживающую с моря наступление у Виге. Турки были отброшены тогда к Агине. Потом операция по переброске войск для усиления Приморского отряда. На «Марии» держит флаг командующий флотом. Линкор прикрывает постановку мин у Констанцы, несет боевую патрульную службу в море, а с 29 февраля идет на перехват обнаруженного в Синопской бухте «Бреслау». Пирату чудом удалось уйти, но 22 июля орудия «Марии» наконец настигают его. Правда, «Бреслау» отделался маленькими повреждениями, но его крейсерская операция была сорвана. Преследуемый «Марией», «Бреслау» укрылся в Босфоре. Появление «Марии» и «Екатерины Великой» на коммуникациях означало также, что время безнаказанных действий на море кайзеровских пиратов «Гебена» и «Бреслау» кончилось; в первой половине 1916 года «Гебен» всего три раза рискнул высунуться из Босфора,

Одним словом, новые русские линкоры, уже успевшие причинить немцам великое множество неприятностей, становились для кайзеровского флота врагами № 1. Над тем, как их уничтожить, бились не только лучшие умы в Германском морском генеральном штабе, но и в кабинетах руководителей тайной войны против России.

О ЧЕМ РАССКАЗАЛИ ВАХТЕННЫЕ ЖУРНАЛЫ.

Седьмого октября 1916 года город и крепость Севастополь были разбужены взрывами, разнесшимися над притихшей гладью Северной бухты. Люди бежали к гавани, и их глазам открывалась жуткая, сковывающая холодом сердце картина. Над новейшим линейным кораблем Черноморского флота — над «Императрицей Марией» поднимались султаны черного дыма, разрезаемые молниями чередующихся почти в запрограммированной последовательности взрывов. В те страшные минуты было не до хронометража событий, но позднее, по записям в вахтенном журнале стоящего неподалеку от «Марии» линкора «Евстафий», можно было проанализировать последовательность происходящего:

6 часов 20 минут — На линкоре «Императрица Мария» большой взрыв под носовой башней.

6 часов 25 минут — Последовал второй взрыв, малый.

6 часов 27 минут — Последовали два малых взрыве.

6 часов 30 минут — Линкор «Императрица Екатерина» на буксире портовых катеров отошел от «Марии».

6 часов 32 минуты — Три последовательных взрыва.

6 часов 35 минут — Последовал один взрыв. Спустили гребные суда и послали к «Марии».

6 часов 37 минут — Два последовательных взрыва.

6 часов 47 минут — Три последовательных взрыва.

6 часов 49 минут — Один взрыв.

7 часов 00 минут — Один взрыв. Портовые катера начали тушить пожар.

7 часов 08 минут — Один взрыв. Форштевень ушел в воду.

7 часов 12 минут — Нос «Марии» сел на дно.

7 часов 16 минут — «Мария» начала крениться и легла на правый борт».

Записи в вахтенном журнале «Евстафия» почти не разнились с совершенно аналогичными пометками в вахтенном журнале линкора «Императрица Екатерина»:

6 часов 19 минут — На линкоре «Императрица Мария» пробили пожарную тревогу.

6 часов 20 минут — На линкоре «Императрица Мария» сильный взрыв, в носовой части корабля. Команда начала бросать койки и бросаться в воду...»

Далее последовательность событий в вахтенных журналах «Евстафия» и «Императрицы Екатерины» совпадала почти полностью. Разницу в минутах легко объяснить взволнованностью и потрясенностью людей, наблюдавших развитие трагедии.

ЧЕРЕЗ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА ПОСЛЕ УТРЕННЕЙ ПОБУДКИ...

Через четверть часа после утренней побудки матросы, находившиеся рядом с первой носовой башней, обратили внимание на странное шипение, доносившееся из-под палубы.

— Что это? — спросил кто-то. Ответить ему не успели: из люков и вентиляторов около башни, из ее амбразур стремительно вырвались багровые языки пламени и черно-сизые всполохи дыма,

Оцепенение людей длилось только секунды.

— Пожарная тревога! — закричал фельдфебель, стремительно отдавая команды. — Доложить вахтенному начальнику! Пожарные шланги сюда!

По кораблю пронеслись тревожные сигналы пожарной тревоги. Все пришло в движение. По палубе стремительно раскатывали шланги, и вот уже первые упругие струи воды ударили в подбашенное отделение. И тут произошло, казалось, непоправимое.

Сильный взрыв в районе носовых крюйт-камер, хранивших двенадцатидюймовые заряды, разметал людей. Упругий столб пламени и дыма мотнулся на высоту до трехсот метров. Как фанеру, вырвало стальную палубу за первой башней. Передняя труба, носовая рубка и мачта были снесены гигантским смерчем. Повсюду слышались крики и стоны искалеченных людей. За бортом «Марии» барахтались в воде выброшенные за борт ударной волной оглушенные и раненые матросы. К «Марии» спешили портовые баркасы. В грохоте рушащихся надстроек метались люди, полуослепшие от бьющего в глаза огня, полузадохшиеся от едкого порохового дыма.

— Затопить погреба второй, третьей и четвертой башен!

— Принять шланги с баркасов! Доклады были малоутешительными:

— Освещение потухло. Электропроводка перебита!

— Вспомогательные механизмы не действуют. Паровая магистраль перебита!

— Пожарные насосы не действуют!

Горящие длинные ленты артиллерийского пороха бенгальскими огнями рассыпались по палубе, вызывая то здесь, то там новые очаги пожара. Люди стремительно бросались к месту опасности. В дело шло все — одеяла, бушлаты, вода... А тут еще ветер гнал пламя прямо на не тронутые взрывом надстройки и башни.

— Завести буксир на портовый пароход! — скомандовал старший помощник. — Повернуть корабль лагом к ветру!

К семи часам утра всем показалось, что главная опасность миновала; пожар начал стихать, «Мария» не кренилась, не имела дифферента на нос. Появилась надежда спасти корабль. Семь часов две минуты. Новый, еще более страшный взрыв сотряс «Марию». Линкор круто повалился на правый борт, и нос его стал уходить под воду. Вот уже скрылись носовые пушечные порта. Дрогнула задняя мачта, описывая в небе полукруг, и, перевернувшись вверх килем, «Мария» легла на дно. Инженера-механика, мичмана, двух кондукторов, 213 матросов убитыми потерял русский флот в этот роковой день. 85 тяжело раненных и обожженных моряков надолго, если не навсегда, покинули строй. Остальных членов команды «Императрицы Марии» удалось спасти.

"КТО МОГ ПРОНИКНУТЬ В КРЮЙТ-КАМЕРУ?"

В тот же день высочайшим повелением его императорского величества была назначена комиссия для расследования причин гибели «Императрицы Марии», Комиссию возглавил член Адмиралтейского совета адмирал Н. М. Яковлев. В нее вошел также и начальник Главного военно-метеорологического управления академик Алексей Николаевич Крылов. Именно ему обязана отечественная история блистательным трудом «Некоторые случаи аварии и гибели судов» — настольной книгой любого моряка. Перед комиссией один за другим проходили свидетели и очевидцы. Все, кто хоть в какой-то мере мог прояснить случившееся. Вопросы, задаваемые комиссией, часто повторялись. Но лишь потому, что найти вразумительный ответ на них было почти невозможно.

— Кто мог проникнуть в крюйт-камеру, где хранился боезапас?

— На линкоре имелось два комплекта ключей от нее. Один хранился, как положено, другой был «расходным».

— Что значит «расходным»?

— Он находился у старшего офицера, и утром дежурный по погребам разносил комплект артиллерийским унтер-офицерам.

— Кому еще выдавали на руки этот комплект ключей?

— Старшим башен или дневальным у погребов,

— И какое время он у них находился?

— Весь день до семи часов вечера или до окончания работ.

— Кому ключи после этого сдавались?

— Дежурному по погребам унтер-офицеру. А тот — старшему офицеру.

— А где же в это время находился тот комплект ключей, который хранился «как положено»?

— Под охраной. И считался неприкосновенным.

— Был ли порядок хранения ключей обусловлен приказом по кораблю?

— Нет, такого приказа не было.

— Как не было?

— Порядок установился в связи со сложившейся традицией...

Когда были опрошены десятки людей, Крылов сказал коллегам:

— А вы знаете, у меня сложилось впечатление, что для того, чтобы пройти в крюйт-камеры, вообще не нужно было иметь никаких ключей. Причем доступ к зарядам был возможен в любое время дня и ночи.

— Каким образом? — удивились они.

— Судите сами. Люки бомбовых погребов снабжены крышками, которые должны быть всегда заперты на замок. На «Марии» же они не только не запирались — их не было совсем.

— Куда же они делись?

— Выясняется одно таинственное обстоятельство: их сняли под предлогом, что для удобства ручной подачи снарядов над люками были поставлены столы с отверстием...

— Час от часу не легче!

— Не говорите! Все это означает, что бомбовые погреба всегда открыто сообщались с крюйт-камерами, А в бомбовые погреба можно было запросто проникнуть, минуя запертый люк, из самой башни. Кроме того, в этой башне существуют лазы, через которые можно пройти к ее нижнему штыру. Этот штыр окружен кожухом. В кожухе же есть горловина из крюйт-камеры, закрываемая дверцей.

— Значит?

— Это еще не все... На «Марии» эта дверца не только не имела замка, но была снята совсем во всех башнях. Значит, из помещения штыра любой человек мог преспокойно проникнуть в крюйт-камеру...

— Это только ваши предположения?

— Почему? Объективные данные. Впрочем, мы все это можем проверить у свидетелей.

— Кого вызовем?

— Начнем с Урусова. Как-никак он старший артиллерийский офицер корабля.

УСТАВ И ЖИЗНЬ.

Старший лейтенант князь Урусов казался безнадежно равнодушным и к тому, что произошло, и к тому, что его сейчас допрашивают. Видимо, переживания и боль последних дней что-то надломили в его душе. Отвечал он монотонно, словно повторяя уже не раз рассказанное:

— Да, я старший артиллерийский офицер корабля... То, что предполагает господин Крылов, — правда. Люк в крюйт-камере из бомбового погреба действительно не запирался. Я не помню, была ли сделана крышка и, следовательно, предполагалось ли запирать ее. Подробности сейчас не вспомнишь. — Урусов удрученно развел руками. — Все происшедшее — как дурной сон... Но, вероятно, я просто не приказывал эту крышку сделать или приказал снять ее.

— Для чего?

— Через люк производилась ручная подача зарядов.

— Но ведь все это открывало доступ возможному злоумышленнику в погреба.

Урусов тяжело вздохнул.

— Врать не хочу, но этому обстоятельству я не придавал значения... Вернее, — уточнил он, — не подумал об этом...

Члены комиссии переглянулись. Версия Крылова подтверждалась даже в мелочах.

— Но как такое все же стало возможным? — спросил Крылов вызванного после Урусова старшего офицера, капитана 2-го ранга Городысского. Тот усмехнулся.

— Устав — это устав. А жизнь — это жизнь. Требования устава находятся подчас совершенно в иной плоскости, чем требования, предъявляемые каждой минутой жизни корабля, Попытки совместить эти плоскости у нас, на «Марии», почти всегда были болезненными и производили впечатление тормозящего дело педантизма.

— Вот и попробуй разберись во всем этом, — ворчал Крылов, когда Городысский вышел.

Но разобраться «во всем этом» было необходимо, и комиссия продолжала работу.

МАСТЕРОВЫЕ.

—Кто, кроме членов команды, бывал на корабле?

— На «Марии» немало незавершенных работ. Поэтому, когда линкор стоял на якоре, на нем работало до ста пятидесяти человек мастеровых от разных заводов.

— Какие работы были так или иначе связаны с погребами? Особенно с первой башней?

— В бомбовом погребе первой башни работали четверо мастеровых Путиловского завода.

— Чем они занимались?

— Устанавливали лебедки,

— В какие часы?

— Приходили они на «Марию» примерно в семь тридцать. Заканчивали работу в шестнадцать часов. Правда, были в этом смысле и исключения: экстренные и ночные работы.

— Как проверялись люди, допускаемые на корабль?

— Теперь можно сказать — плохо. Поименной проверки на берегу не велось. После прибытия мастеровых на борт уточнялось лишь их число. Поименные же списки представлялись старшим каждой партии.

— Значит, при такой системе один человек или даже группа людей могла не только проникнуть на корабль под видом мастеровых, но и оставаться там столько, сколько им могло понадобиться?

— Выходит, что так...

Все происходящее начинало уже напоминать членам комиссии бег на месте. Дело не только не становилось более ясным, но более и более запутывалось. Установить истину было невозможно: многие погибли. Другие все помнили лишь приблизительно. При существовавших на корабле порядках удивляться тут было нечему; и комиссия, за неимением более точных данных, посовещавшись, вынуждена была записать в решении: «...Показания мичмана Мечникова, на вахте которого съехали последние четыре мастеровых Путиловского завода, работавшие в бомбовом погребе первой башни, находятся в противоречии с показаниями нескольких нижних чинов, которые утверждают, что в ночь с 6 на 7 октября после 10 часов вечера они видели двух мастеровых. Установить в точности справедливость этого показания или опровергнуть его не представляется возможным». Клубок не распутывался. Нити, за которую можно было «потянуть», не было. Шестнадцатого октября комиссия закончила свою работу. Крылов засел за следственное заключение. Академика долго преследовали видения услышанного. Воображение подсказывало страшные картины случившегося: «.„В палубах, наверное, была масса убитых и обожженных... В полном мраке в них творился неописуемый ужас... Вы скажете, что это мои фантазии, —. да, но основанные на сотнях (более 400) показаний экипажа «Марии»...»

ТРИ ВЕРСИИ НА ВЫБОР.

В докладе комиссии подробно описывалось все, что произошло на «Императрице Марии». Причины? Комиссия остановилась на трех возникших у нее версиях:

1. Самовозгорание пороха.

2. Небрежность а обращении с огнем или порохом.

3. Злой умысел.

Рассмотрев подробно первую версию, комиссия пришла к выводу, что «обстоятельств, при которых известно, что может произойти самовозгорание пороха, не обнаружено». А потому «предположение о самовозгорании пороха является маловероятным». По версии второй комиссия высказывалась менее категорично, отмечая «некоторую допустимость предположения о возможности возникновения пожара от небрежности или грубой неосторожности». Всем известная научная добросовестность Крылова заставила его сделать здесь следующую оговорку: «Из всей прислуги, находившейся в первой башне, спасся тяжко обожженным лишь один человек; и, значит, высказанное допущение остается лишь маловероятным предположением, причем нельзя даже утверждать, был ли кто-либо в это время в крюйт-камере или нет». Комиссия сочла необходимым разобрать и третье предположение. «Злой умысел — вероятность предположения не может быть оцениваема по каким-либо точно установленным обстоятельствам. Комиссия считает лишь необходимым указать на сравнительно легкую возможность приведения злого умысла в исполнение при той организации службы, которая имела место на погибшем корабле:

а) Крюйт-камеры заперты не были, ибо в них всегда был открыт доступ из самой башни.

б) Башня вместе с зарядным отделением служила жилым помещением для ее прислуги в числе около 90 человек — следовательно, вход и выход из башни кого-либо, особенно в форменной одежде, не мог привлечь ничьего внимания.

в) Чтобы поджечь заряд так, чтобы он загорелся, например, через час или более после поджога, и этого совершенно не было видно, не надо никаких особенных приспособлений — достаточно самого простого обыкновенного фитиля. Важно, чтобы злоумышленник не мог проникнуть в крюйт-камеру, после же того, как он в нее проник, приведение умысла в исполнение уже никаких затруднений не представляет.

г) Организация проверки мастеровых не обеспечивала невозможности проникновения на корабль постороннего злоумышленника, в особенности через стоявшую у борта баржу.

Проникнув на корабль, злоумышленник имел легкий доступ в крюйт-камеру для приведения своего замысла в исполнение.

...Сравнив относительную вероятность сделанных трех предположений о причинах возникновения пожара, комиссия находит, что возможность злого умысла не исключена, приведение его в исполнение облегчалось имевшими на корабле место существенными отступлениями от требований по отношению к доступу в крюйт-камеры и несовершенством способа проверки являющихся на корабль рабочих». Рассмотрев все три версии, комиссия резюмировала, что «прийти к точному и доказательно обоснованному выводу не представляете? возможным, приходится лишь оценивать вероятность этих предположений, сопоставляя выяснившиеся при следствии обстоятельства».

Но почему столь «локальны» выводы по третьей версии?

"ПЛЕМЯННИЦА" ГРИШКИ РАСПУТИНА

За два месяца до гибели «Императрицы Марии» командующий Черноморским флотом адмирал Эбергард получил записку, весьма смахивающую на ультиматум:

«Мы тебя знаем, и верим, тебе, но если, ты. хочешь преуспеть, должен подчиниться нашей воле. Григорий Распутин».

Адмирал не привык к ультиматумам: он вернул записку. Адмирал еще не понимал в полной мере, чем рискует и какие последствия сей поступок может иметь. Эбергард переоценил свои силы, Распутин, казалось, вначале проглотил обиду. Но вскоре Эбергарду вручили новое послание:

«Посылаем тебе наше благословение — образок. Ты. же, в знак подчинения нашей воле, должен жениться на нашей племяннице, ныне проживающей в Севастополе (прилагался адрес)... Григорий Распутин».

Эбергард вызвал адъютанта и, вручая ему записку Распутина, срывающимся от ярости голосом приказал: — Адрес здесь имеется. Чтобы этой «племянницы» через двадцать четыре часа (в Севастополе не было. Это приказ... Через несколько дней Эбергарду было предложено сдать командование флотом вице-адмиралу Колчаку, охарактеризованному историком достаточно красноречиво: «ярый монархист, близкий к реакционным кругам Ставки и Морского министерства». История с «племянницей» явно приобретала иную окраску. Судьба «племянницы» больше не волновала Распутина. Значит, он кому-то расчищал путь. Но кому? Как выяснилось впоследствии, женщина, на которую указывал в своих записках Распутин, была связана с прогерманскими петербургскими кругами, а значит, и с германской разведкой.

ЕЩЕ РАЗ О ЗЛОМ УМЫСЛЕ

Каждому, кто сейчас возьмет дело о гибели «Марии» в руки, станет ясно, что элементарная логика требовала расширить заключение по третьей версии и распространить выводы на более широкие и важные явления, чем гибель корабля сама по себе.

Мог ли Крылов или любой другой член комиссии не знать о том, о чем знал в Петербурге любой самый заурядный чиновник, — о всемерном покровительстве всему прогерманскому при дворе и о роли, которую играл там Распутин? Конечно, нет!

В книге «Мои воспоминания» Крылов уже ничему не удивляется. Особенно после того, как прочел опубликованную после революции переписку между царицей, бывшей в Царском Селе, и царем в Ставке, а также дневник французского посла Палеолога. «Эти две книги, — гневно пишет Крылов, — надо читать параллельно, с разностью примерно в 4—5 дней между временем письма и дневника. Видно, что письма царицы к царю перлюстрировались и их содержание становилось известным. Например, царица пишет: «Генерал-губернатор такой-то (следует фамилия), по словам нашего друга (Григория Распутина), не на месте, следует его сменить». У Палеолога дней через пять записано: «По городским слухам, положение губернатора такого-то пошатнулось, и говорят о предстоящей его смене».

Еще через несколько дней: «Слухи оправдались; такой-то сменен, и вместо него назначен X». Впрочем, это еще не столь важно, но вот дальше чего идти было некуда. Царица пишет: «Наш друг (Григорий Распутин.) советует послать 9-ю армию на Ригу, не слушай Алексеева (начальник штаба верховного главнокомандующего при Николае II), ведь ты главнокомандующий...», и в угоду словам «нашего друга» 9-я армия посылается на Ригу и терпит жестокое поражение. Позднее об обстановке, в которой работала тогда германская разведка в России, в фундаментальном труде «Пять столетий тайной войны» будет сказано: «Развитию немецкого и отчасти австрийского шпионажа в царской России способствовало несколько благоприятных условий» и в том числе «сильное германофильское течение при дворе. Оно концентрировалось вокруг царицы-немки, которая могла вертеть как хотела жестоким и тупым деспотом, носившим имя Николая II». Историки подсчитали, что в первом десятилетии XX века в царской России действовало более дюжины крупных организаций, созданных немецкой и австрийской разведками... Русская контрразведка имела данные о большинстве немецких шпионских групп. Но все же факторы, о которых говорилось выше, помогли немецкой агентуре уйти из-под удара. Разве не удивительно семо по себе сообщение В. Б. Жилинского (опубликованное в журнале «Голос минувшего» еще в 1917 году); «О подготовлявшейся гибели на Черном море нашего лучшего линейного корабля «Императрица Мария» департаменту полиции было хорошо известно»! Изучаем другие документы эпохи — картина та же. Вот материалы дознания, проведенного следователем по особо важным делам, о «возможности доставления на территорию России подрывных снарядов», В ходе дознания выяснилось, что эти подрывные снаряды шли многими путями, и, в частности; через Швецию. Особенно интенсивно транзит «адских машин» происходил в районе Северного Кваркена и у станции Корпикюля. У обвинявшихся в совершении диверсионных актов было найдено немало таких зарядов, выполненных в виде небольших подрывных патронов, легко переносимых и маскируемых.

Нет, история гибели «Марии» в свете этих и многих других аналогичных фактов приобрела бы, получи возможность комиссия располагать приведенными здесь нами материалами, совсем иное и весьма определенное толкование.

"СТРАННЫЕ" ВЗРЫВЫ ИЛИ ПРОДУМАННАЯ АКЦИЯ?

Серия таинственных взрывов взбудоражила тогда общественное мнение.

11 августа 1916 года раздался взрыв на бельгийском пароходе «Фрихандель». Сработала «адская машина», подвешенная на медной проволоке под трапом.

В тот же день и почти одновременно («Фрихандель» взорвался в 9 час. 30 мин., здесь в 10) в порту Мкскюль на рейде взорвалась «Маньчжурия»: сработал заряд, спрятанный в машинном отделении.

7 октября 1916 года пришла очередь «Императрицы Марии».

26 октября 1916 года взрывы разнесли пароход «Барон Дризен» на рейде в Архангельске...

Не слишком ли много «случайных» и «странных» взрывов? И не направляла ли их одна злая воля?

Сопоставим некоторые авторитетные свидетельства и проанализируем обстоятельства этих внешне, казалось бы, никак не связанных друг с другом катастроф. В книге X. Вильсона «Линейные корабли в бою. 1914—1918 гг.» завеса над тайной «странных» взрывов уже немного приподнимается:

27 сентября, говорит исследователь, в Бриндизи загорелся и взорвался итальянский линейный корабль «Бенетто Брин», на котором погиб 421 человек, в том числе контр-адмирал Рубн-де-Червин. Впоследствии выяснилось, что причиной взрыва было предательство: подкупленные австрийцами матросы поместили в одном из погребов «адскую машину». В ночь на 2 августа 1916 года на линейном корабле «Леонардо да Винчи», стоявшем на якоре в Торонто, начался пожар, и после нескольких взрывов он затонул. 203 моряка погибли, 80 — ранены. «Подробное расследование, — рассказывает X. Вильсон, — показало, что его гибель была результатом измены».

Но что думают по этому поводу другие специалисты?

В ноябре 1916 года, как пишет К. П. Пузыревский в своей книге «Повреждение кораблей от артиллерии и борьба за живучесть», на причины гибели «Леонардо да Винчи» был пролит свет, «Следственные органы, посредством длительного и более обстоятельного расследования, напали на след большой шпионской германской организации, во главе которой стоял видный служащий папской канцелярии, ведавший папским гардеробом. Был собран большой обвинительный материал, по которому стало известно, что шпионскими организациями на кораблях производились взрывы при помощи особых приборов с часовыми механизмами с расчетом произвести ряд взрывов в разных частях корабля через очень короткий промежуток времени, с тем чтобы осложнить тушение пожаров». Не правда ли, полная аналогия тому, что произошло на «Марии». Но ни Крылов, ни другие члены следственной комиссии тогда еще не знали этих подробностей.

Между тем картина всех этих диверсий до мельчайших деталей совпадала со всем случившимся на «Марии». Изучим еще один материал:

«6 ноября 1916 года в 13 часов в Бокарице (район Архангельска) на разгружавшемся транспорте «Барон Дризен» от неизвестной причины» произошел взрыв в носовой части, где находились сложенные артиллерийские снаряды. Перед началом первого взрыва на корабле был слышен слабый звук, напоминавший выстрел из охотничьего ружья. Вследствие начавшегося пожара в кормовой части транспорта произошел второй взрыв невыгруженного тротила. Далее последовало еще несколько сильных взрывов, которые разнесли транспорт, превратив его обломки, разлетевшиеся на большие расстояния: они были найдены на путях железной дороги».

Заменим в этом свидетельстве название корабля «Барон Дризен» на «Императрица Мария» — и все будет точно соответствовать уже известным нам обстоятельствам гибели линкора. Чем больше размышлял Крылов над катастрофой «Марии», тем сильнее утверждался в предположении относительно диверсии. Ход раздумий «адмирала корабельной науки» прослеживается уже по изменениям, которые он вносил в текст очерка «Гибель линейного корабля «Императрица Мария». Написанный » 1916 году и по цензурным соображениям не могший тогда появиться в печати, он впервые увидел свет в малотиражном сборнике «ЭПРОН» в 1934 году, а затем вошел в первое издание книги «Некоторые случаи аварии и гибели судов» (1939 г.). При включении очерка во второе издание (1942 г.) к нему были присоединены «Примечания» Крылова, взятые из его Же сообщений в заседаниях следственной комиссии. Крылов писал, что за время с начала войны 1914 года «по причинам, оставшимся неизвестными», взорвались в своих гаванях три английских и два итальянских корабля. «Если бы эти случаи были Комиссии известны, относительно возможности «злого умысла» Комиссия высказалась бы более решительно».

— Дорогой Коля, план удался, тетя на брак согласилась. Конечно, перевозки вещей, не избежать; но я достал справки. Все обойдется не дороже 5ОО руб; передам подробности лично. Опущу это письмо на вокзале, и во вторник получишь его не позже В часов дня. Целую тебя, твой Андрей».

— Это нашли при обыске? — начальник одного из отделов русской морской контрразведки встал из-за стола.

— Да. Агент пытался письмо уничтожить. Пришлось применить силу...

— Расшифровать удалось.

— Расшифровано. «План достал. Обойдется 500 рублей. Передам лично на вокзале во вторник в 5 часов».

— Но ведь сегодня вторник!

— Да. И уже два часа дня.

— Быстро людей на вокзал! И не спугните...

Вечером перед следователем сидел благообразный пожилой господин. Вероятно, он решил, что выложить все начистоту — это единственный шанс сохранить жизнь.

— Ваше главное задание?

— Взрыв линейного корабля «Полтава»...

История «Марии» выглядит совсем иным образом, если ее поставить в ряд с другими тревожными фактами активизации деятельности германской морской разведки, о которых мог не знать Крылов, но» которые наверняка были известны Генеральному штабу. Итак, русской контрразведкой был взят с поличным — со взрывчаткой — немецкий агент Танденфельд. Диверсия на линкоре «Полтава» была предотвращена. Удалось предотвратить и взрыв на миноносце «Новик». Увы, так было далеко не всегда, и вот уже уничтожен в Белом море «Барон Дризен», немецкие агенты проникают во Владивостоке на суда Добровольческого флота, гибнет «Императрица Мария».

ЗАГАДОЧНЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

— Мне нужно видеть директора... — Посетитель говорил с заметным акцентом.

— Он сейчас занят, — ответил научный сотрудник Центрального военно-морского музея в Ленинграде, что расположен в здании бывшей фондовой биржи. — Может быть, я смогу быть вам полезен? Директор освободится через полчаса.

— Ничего, — улыбнулся посетитель. — Я подожду.

Человек в форме иностранного моряка отошел в сторону и с любопытством начал разглядывать старинные бронзовые пушки времен Петра I, огромную модель «Потемкина» и надолго задержался у витрины, где на синем бархате лежали закладные серебряные доски линейных кораблей «Гангут» и «Императрица Мария». Потом внимание его привлекли находившиеся рядом экспонаты, относящиеся к периоду первой мировой войны, — спасательный круг с германского броненосного крейсера «Фридрих Карл», взорвавшегося на русских минах, реликвии с подводного минного заградителя «Краб», кораблей «Новик» и «Сивуч», спасательный пояс с немецкого миноносца «76»... В кабинете директора посетитель повел себя более чем странно.

— С кем имею честь? — спросил его директор.

— Это не столь важно... Не имеет значения, — пояснил гость. — Я имею к вам деловое предложение...

— Слушаю вас.

— Я только что рассматривал в витрине закладную доску линкора «Императрица Мария»... Я мог бы обогатить вашу экспозицию... — Он вынул из кармана несколько снимков и разложил их на столе директора.

— Это же «Мария»! — удивленно воскликнул тот.

— Да, — удовлетворенно согласился гость. — Вернее, ее гибель. Катастрофа, так сказать, во всех ее фазах. Это уникальные снимки... Никто и никогда вам вновь их не предложит.

— Но откуда они у вас?

— Это тоже не имеет значения... Таковы обстоятельства... Я .продаю— вы покупаете. Ничего большего я, к сожалению, сообщить вам не имею права...

Музей купил снимки.

Выводы экспертизы по этим фотодокументам вполне однозначны:

«Подобную серию снимков могли сделать лишь люди, знавшие день и час замышлявшейся диверсии, иначе говоря, участники диверсионного акта».

Действительно, происхождение снимков не вызывает сомнений. Во-первых, кто бы разрешил фотолюбителю заснять в военное время Северную бухту Севастополя, где стояли военные корабли? Никто, Тем более что все газеты кричали тогда о германском шпионаже. Такой человек немедленно обратил бы на себя внимание и был бы задержан. Во-вторых, для того чтобы сделать такую серию, нужно заранее выбрать точку съемки и иметь необходимое количество пленки. В-третьих, трудно представить себе фотолюбителя, который бы встал ни свет ни заря к утренней побудке на кораблях, чтобы сделать снимки, которые можно спокойно получить днем, при гораздо лучшем освещении. Нет, фотолюбительство здесь исключено.

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ И ВТОРАЯ СМЕРТЬ.

Но что же стало с самой «Императрицей Марией»?

Когда Крылов, расследовавший причины катастрофы, вернулся в Петербург, он был назначен председателем в состав организованной при морском техническом кабинете комиссии для проектирования мер к подъему «Марии». Крылов мыслил все это себе следующим образом; «Корабль поднимался вверх килем нагнетанием в него воздуха, в этом положении вводился в сухой док, где предполагалось заделать люки, кожухи дымовых труб, повреждения и всякие отверстия борта и палуб, затем после всех исправлений корабль вверх килем выводился из дока, накачивалась вода в междудонные отсеки, и корабль самым небольшим усилием переворачивался в нормальное положение». Водолазы, осмотревшие «Марию», спустя два года после катастрофы нашли корабль в грустном состоянии: он зарос тиной и ракушечником. На дне, как сказочные чудовища, лежали огромные орудийные башни, выпавшие из корпуса. Изучив проект А. Н. Крылова, инженер Г. Н. Сиденснер, которому поручили руководить работами, взял его за «рабочую основу». При помощи сжатого воздуха, нагнетаемого в корпус, «Марию» подняли и поддерживали на плаву до мая 1919 года.

21 мая 1919 года тысячи севастопольцев, облепивших склоны Северной бухты, видели, как мощные портовые буксиры «Водолей», «Пригодный» и «Елизавета» осторожно повели «Марию» в док. Инженеры еще раз осмотрели здесь корабль. Неожиданно обнаружилось, что 130-миллиметровые пушки линкора хорошо сохранились. Разруха, голод, гражданская война — тяжелое было время. Устанавливали «Марию» в доке, когда в Севастополе была Красная Армия. А скоро «Мария» увидела других гостей: линкор пожелал осмотреть сам Деникин...

Лилась кровь, наступали и откатывались армии, а «Мария» продолжала стоять в доке. Как намеревались дальше поступить с кораблем? Если отбросить самые нелепые и фантастические проекты, то, судя по. официальной переписке тех лет, в основном предлагалось: 1. Восстановить «Марию» как линейный корабль. 2. Превратить ее в коммерческий пароход, 3. В зерновой или угольный оклад. 4. Разобрать судно в доке и использовать его как сырье для заводов.

Деникин был человеком действия, Он приказал:

— Корабль перевернуть, поставить в нормальное положение... А там посмотрим...

Но к Крыму подходила Красная Армия, и, перед тем как уйти, врангелевцы затопили док.

Севастополь снова стал советским. Но могла ли молодая республика думать тогда о строительстве линейных кораблей, когда средств не хватало на самое необходимое? Осенью 1922 года «Марию» отбуксировали к тому месту, где когда-то, во времена далекой Крымской войны, чтобы преградить врагу путь, легла на дно гордая парусная эскадра, и затопили.

Тайна «Императрицы Марии» до последних дней считалась неразгаданной.