«ОТЦЫ» И «СЫНОВЬЯ» РОБИНЗОНА.

 

  11 апреля 1875 года на песчаном берегу мыса флэттери, что на северо-востоке Австралии, шла бойкая торговля: моряки с английского парусника «Джон Булл» выменивали у туземцев снедь на всякие безделушки. И вдруг Уилсон, капитан парусника, заметил среди туземцев странного с виду человека: лицо у него было раскрашено краской, а кожа на всем теле — светлая. До того светлая, что даже...

  Уилсон смерил его пристальным взглядом. Необычные для австралийских аборигенов строение и форма черепа, да и рост... Неужто белый? Но откуда он тут взялся? Как попал к туземцам? Капитан обратился к нему по-английски. Тот ничего не ответил. Тогда Уилсон поманил его рукой, приглашая на борт корабля за подарками. Обменявшись двумя-тремя словами с вождем племени, тот прыгнул в шлюпку к англичанам. Когда он ступил на палубу «Джона Булла», Уилсон положил руку ему на плечо:

— Ну, теперь признавайся. Ты был у них в плену? Молчание.

— Погляди, здесь ты в полной безопасности. Скоро мы снимаемся с якоря. И доставим тебя на родину. Ты кто по национальности?

Странный туземец прижал подарки к груди обеими руками — они были сплошь покрыты татуировкой. И, махнув головой, показал, что хочет-де вернуться на берег.

— Зачем тебе туда — к ним? Ты же наш! Ты свободен!

«Туземец» окинул взглядом Уилсона, потом — матросов. Руки его повисли как плети — подарки упали кучей к ногам. Через некоторое время он, однако, пришел в себя. Глаза его сверкнули. Губы разжались. Похоже, он хотел что-то сказать.

— Как тебя зовут?

  Снова молчание. Капитан дал знак. Кто-то из матросов принес штаны и тельняшку. Тот долго вертел одежду в руках. В раздумье. Матросы с любопытством наблюдали за ним. Вскоре он уже стоял одетый, и ощупывал то штаны, то тельняшку. Казалось, он вспоминал что-то давно забытое.

— Ну, говори же! — сказал Уилсон. «Туземец» продолжал молчать. Но в сторону берега он уже не смотрел.

— С нами ты будешь чувствовать себя как дома,— прибавил капитан и протянул ему сухарь с ломтем солонины.

Парень принялся медленно жевать. И вдруг выплюнул все за борт — не сумев, как видно, проглотить. Потом снова начал жевать — на этот раз с удовольствием. Насытившись, он опустил голову. Моряки решили, что он вот-вот заплачет.

— Ладно, снимаемся с якоря! — приказал Уилсон.

  Когда «Джон Булл» вышел в открытое море, белый туземец впал в отчаяние. Он лежал, уткнувшись лицом в груду канатов и тросов, и плакал навзрыд. Потом заметался по палубе, хватаясь руками за все что попало. И даже вскочил на ванты, попытавшись было взобраться на марсовую площадку...

Через неделю он научился пользоваться вилкой и уже совсем не порывался сорвать с себя одежду. Он стал тихим и кротким и одиноко блуждал по палубе. А моряки, следившие за ним, недоумевали: да кто же он такой, этот таинственный туземец? Тогда Уилсон придумал вот какую штуку. Он дал «туземцу» лист бумаги и карандаш. И тот после долгих колебаний начал рисовать какие-то линии и фигурки. Потом вывел буквы и сложил из них бессмысленные слова. Он умел писать!

  Ну да, разумеется, когда-то он знал грамоту. Но какая беда выбросила его на дикие австралийские берега? Неужели он прожил среди туземцев так долго, что даже забыл родной язык и манеры цивилизованного человека? Наверно, он бывший моряк. И судно его потерпело крушение у берегов Австралии, решил Уилсон. Но как давно это случилось? И что это был за корабль? Капитан Уилсон, в общем, рассуждал верно: ведь за последние двадцать лет в Южных морях пропало без вести немало кораблей... Вскоре белый туземец нашел себе занятие: ему очень понравилось рисовать. А чуть погодя к нему вернулся дар речи. Правда, он вспомнил всего лишь несколько слов, да и то по-французски: «есть», «пить», «корабль». Так что пришлось заново учить его разговаривать. Но вот беда: на «Джоне Булле» никто не знал французского.

— Бог с ним, придем в Сидней,— может, там он разговорится,— вздохнул Уилсон.— Тогда и узнаем правду.

  Правда... очень скоро ее действительно узнали. Но не всю — лишь частично. В Сиднее незнакомца поселили в французской колонии. И дальше дело пошло на удивление быстро. В конце концов удалось узнать его имя — Нарцисс Пелетье. Он рассказывал, что служил на корабле «Святой Павел» из Нанта, потерпевшем крушение... В самом деле, было такое судно — «Святой Павел», оно действительно потерпело крушение — семнадцать лет назад. Вот только где? Как выяснилось, близ Россела, северо-восточного острова в архипелаге Луизиады, в нескольких тысячах километров от мыса Флэттери, где подобрали Пелетье. Кораблекрушение «Святого Павла» было окутано покровом тайны, которую, казалось, уже никогда не разгадать. Но вот в один прекрасный день возник из небытия Нарцисс Пелетье и тайное — кто бы мог ожидать: стало явным.

  В июле 1858 года «Святой Павел» шел мимо Соломоновых островов. Он перевозил китайских кули (так в свое время назывались неквалифицированные и малооплачиваемые рабочие в Китае, Индии и других странах Юго-Восточной Азии.) из Гонконга в Австралию. Двадцать пятого июля внезапно налетел шквал и выбросил корабль на рифы. На другой день команда и кули — всего триста двадцать человек — высадились в шлюпках на крохотный необитаемый островок. Положение у спасшихся было безнадежное. Совсем неподалеку находился цветущий остров Россел, но там жили воинственные, кровожадные туземцы. И Пинар, капитан «Святого Павла», взяв себе в подмогу нескольких человек из команды, решил отправиться за помощью в Австралию. То было довольно рискованное предприятие: чтобы добраться до большой земли, отряду французских моряков из девяти человек предстояло преодолеть в шлюпке добрых две тысячи километров, притом со скудным запасом съестного — дюжиной банок консервов, жалкой пригоршней муки и ничтожным количеством пресной воды.

  В океане моряки ловили морских птиц и рыбу и вялили добычу на солнце. Через две недели плавания они увидели в бледно-желтом лунном сиянии редкие кроны пальм, а за ними — неровную череду горных кряжей. Некоторое время спустя изнуренные долгим переходом французы высадились на неизвестный остров. Но, увы, он оказался бесплодным, к тому же там не было ни одного пресноводного источника, во всяком случае вблизи берега. Отчаявшимся морякам ничего не оставалось, как собирать ракушки, благо этого добра тут было сколько угодно. Когда же наступил рассвет, им пришлось спешно выйти в море, спасаясь от лавины стрел и копий, которые на них обрушили Бог весть откуда взявшиеся дикари — черные демоны, чьи тела были пестро раскрашены. Дня через два французы пристали к пустынному, безводному берегу, где вообще не было никакой растительности. Они покинули его, даже не успев толком обследовать. Однако теперь их стало меньше на два человека: один из матросов умер от истощения, а юнга Нарцисс Пелетье попросту пропал. Не желая тратить времени понапрасну, Пинар решил плыть к Тимору (самый крупный остров в архипелаге Малых Зондских островов, лежащих к северо-северо-западу от Австралии.). И некоторое время спустя шлюпка двинулась по направлению к Торресову проливу. На дне лодки лежали вповалку только трое изможденных моряков — те, кто еще остались в живых. Они бредили — им чудились благодатные острова, где есть все, что душе угодно: пища, вода, одежда и даже вино. Как ни странно, мечты несчастных вполне могли бы осуществиться. Такой чудо-остров, вернее островок, существовал на самом деле, и назывался он Буби; англичане превратили его в своего рода спасительный ковчег для потерпевших кораблекрушение. На песчаных берегах острова повсюду были вбиты столбики со стрелками, указывающими дорогу к пещере — там хранились запасы консервов со свининой и говядиной, сухарей, а также бочонки с ромом и пресной водой. Тут же стояли другие бочонки — с табаком, чаем, солью. Были здесь и теплая одежда, и одеяла. А неподалеку от пещеры простирались возделанные воля, где росли картофель, тыква и лук. На одной из внутренних стен пещеры висела дощечка с надписью — обращением «ко всем, кто ступит на остров, по мере сил и возможностей поддерживать запасы этого прибежища для обездоленных». Под дощечкой стоял сундучок — с бумагой, перьями и склянками чернил. Берег обетованный находился в каких-нибудь четырех милях, но несчастные не заметили его! Было облачно: тяжелые тучи висели почти над волнами, и видимость сохранялась лишь в пределах одной-двух миль. Между тем ветер гнал шлюпку на восток. И она медленно проходила мимо острова Буби. Если бы только кто-нибудь из них троих смог встать в полный рост, он непременно заметил бы справа по борту темную полоску земли. Достаточно было бы немного налечь на весла, и — о чудо! — страданиям несчастных пришел бы конец... Но чуда так и не свершилось. Шлюпка уходила от острова все дальше. Через несколько дней ее вынесло к мысу Гренвилл (мыс на северо-востоке австралийского полуострова Кейп-Йорк.), и троих французов захватили в плен туземцы. Дикари посадили бедняг в загон, обнесенный частоколом, и те поняли, что жить им осталось недолго...

  Но вот в один прекрасный день, ранним утром, они заметили сквозь щели в изгороди белых людей, которые, похоже, шли прямо к ним. Это были торговцы. Они вошли в загон и, увидев пленников — к тому времени от них уже остались кожа да кости,— застыли в изумлении. Торговцы предложили вождю племени обменять полумертвых французов на кучу всевозможных побрякушек. И вождь охотно согласился. Пинар и двое его спутников в сопровождении своих спасителей поднялись на борт торгового судна... И в канун Рождества 1858 года прибыли на Новую Каледонию — спустя пять месяцев после кораблекрушения «Святого Павла». Вскоре от берегов Новой Каледонии отошел корабль и взял курс на остров Россел... Спасти удалось только одного китайского кули — всех остальных убили канаки (общее название туземных племен, населяющих некоторые острова Океании.).Тогда, честно признаться, никому и в голову не могло прийти, что через семнадцать лет благодаря счастливой случайности отыщется еще одна жертва со «Святого Павла»: ею, как мы уже знаем, был будто заново рожденный Нарцисс Пелетье, к которому память возвращалась медленно и трудно. Первое письмо Пелетье к родителям состояло всего лишь из одной строчки, написанной к тому же с ошибками: «Папа... ни валнуйси... я ни умир... я жифой». Затем было еще одно письмо, от 11 июля 1875 года,—на этот раз почти без ошибок: «Пишу вам снова. Абнимаю вас от всего серца, если вы еще живы... Они ранили меня в ногу отравленной стрелой. Но теперь у миня все в порядке». Под третьим письмом он даже вывел свою подпись: «Пелетье Нарцисс-Пьер. Потерпевший кораблекрушение».

  Нарцисса Пелетье можно было считать поистине баловнем судьбы: ведь он воскрес из небытия действительно благодаря чуду... Итак, семнадцать лет тому назад, когда матросы с затонувшего «Святого Павла» — те, что вместе с капитаном Пинаром отправились в шлюпке за помощью,— рыскали по дикому австралийскому берегу в поисках воды и пищи, они обнаружили, что их младший товарищ, Нарцисс Пелетье, куда-то запропастился. Юнга здорово ослаб и никак не поспевал за матросами, которые забрели далеко от берега. Он остался ждать их у пересохшего озерца. И, разморенный от жары и усталости, не заметил, как заснул. А когда проснулся, то увидел, что шлюпки и след простыл. Неужели товарищи бросили его? Уверившись в этом, бедный юноша зарыдал. Но кто мог утешить несчастного здесь, в пустыне? В отчаянии он побрел куда глаза глядят, и вскоре наткнулся на двух туземок. Завидев его, они пустились наутек. Пелетье кинулся было за ними вдогонку, но силы оставили его и он рухнул наземь. Через какое-то время к обессиленному пареньку подошли двое туземцев-мужчин — их предупредили соплеменницы, первыми заметившие странного человека, который брел неизвестно куда, спотыкаясь на каждом шагу. Пелетье дрожащими руками протянул дикарям все, что у него было при себе,— оловянную кружку и носовой платок. И попытался объяснить знаками, как он сюда попал, но его не поняли. Дикари подняли его на ноги, отвели в свое селение и заперли в хижине. Что же было потом? Как Нарцисс Пелетье превратился в дикаря? Когда потерял человеческий облик? И как складывалась его жизнь среди туземцев? К сожалению, добиться от него вразумительных ответов оказалось практически невозможно. После того как Пелетье более или менее пришел в себя, он начал мало-помалу припоминать то, что с ним было до кораблекрушения. А все, что пришлось ему пережить за семнадцать лет вдали от «мира живых», постепенно стиралось из его памяти... По возвращении на родину, во Францию, Нарцисс Пелетье стал смотрителем Сен-Назерского маяка. Жил он затворником, почти ни с кем не общался и мало кому рассказывал о своих злоключениях в далекой Австралии. И многое в невероятной истории бывшего юнги оставалось неясным. Было непонятно, например, почему туземцы не принесли его в жертву, как это нередко случалось с теми, кто попадал на их землю. Сам же Пелетье объяснял это так. Дикари пощадили его, дескать, потому, что приняли за своего собрата, воскресшего из мертвых. Дело в том, что по древнему верованию австралийских аборигенов мертвецы могут перевоплощаться в живых людей, только со светлой кожей. Иными словами, темнокожий после смерти мог явиться в этот мир вновь, но уже белым, перед тем как уйти жить дальше туда, где заходит солнце. Это-то и спасло Нарцисса Пелетье от верной гибели. Ну что же, а почему бы и нет?..

 

   10 мая 1804 года у острова Нуку-Хива, что в архипелаге Маркизских островов, бросили якорь два корабля русской кругосветной экспедиции.

Иван Крузенштерн, командовавший походом, рассматривал таинственный берег настороженно, памятуя о трагической участи, постигшей Кука и Лаперуза на островах Южных морей. Вскоре от кромки прибоя отделилась большая пирога, увитая гирляндами цветов; из нее доносился бой тамтамов. В середине лодки, на позвышении вроде подиума, восседал вождь местного племени,— судя по тому, что он весь был украшен пестрыми перьями. Вождь лично представился Крузенштерну — на очень скверном английском. Мореплаватель разглядывал его с нескрываемым недоумением: окруженный многочисленной свитой туземный царек, сплошь покрытый татуировкой, да еще в цветастых перьях, совершенно очевидно, был белый!.. История Жозефа Кабри, простого матроса из Бордо, ставшего в один прекрасный день Кабрили I, верховным правителем острова Нуку-Хива, могла бы послужить сюжетом для сказки Шарля Перро или романа Роберта Луиса Стивенсона.

  В 1796 году Жозеф Кабри, попав в плен к англичанам, рассудил так: уже лучше ломать спину, добывая китов на краю света, нежели сгнить заживо на проклятых галерах. Однако китобоец, на который нанялся Кабри, выйдя в море, уже никогда не вернулся в Англию. По слухам, он разбился на рифах — где-то у Маркизских островов. Все так и было. Из команды китобойца спаслись только двое: английский матрос и Жозеф Кабри. Что сталось потом с англичанином — неизвестно. Как бы то ни было, Жозефу Кабри повезло куда больше. Изнемогая от усталости, он выбрался вплавь на песчаный берег острова, дополз до пальмовой рощи — и потерял сознание. А когда очнулся, его вдруг охватил животный страх. Открыв глаза, он увидел вокруг черные лица и разукрашенные тела туземцев. Так Жозеф Кабри оказался пленником канаков. Канак в переводе с полинезийского наречия означает просто «человек». Но для искателей приключений и торговцев, бороздивших просторы Южных морей, это слово значило «дьявол». Сколько моряков уже погибло на жертвенных камнях туземцев! Та же печальная участь была уготовлена и Кабри: его отвели в племя, заперли в хижине, и он сидел и с тоской в сердце ждал своего последнего часа. Однажды утром поглядеть на пленника пришел верховный правитель Нуку-Хивы. Он был не один — вместе с какой-то юной туземкой. Голова у нее была выбрита наголо, а шея увешана амулетами. На другой день девушка снова навестила Кабри и провела некоторое время с ним наедине. А еще через день Кабри привели к колдуну — тот обвешал его ритуальными побрякушками и препроводил в священное место, где должна была состояться некая таинственная церемония. Там уже собралось все племя. Под громоподобный бой тамтамов, трубное звучание морских раковин и гортанные песнопения канаки, грозно потрясая копьями, пустились в дикий пляс, вздымая босыми ногами тучи пыли. Оглушенный жутким шумом, Кабри в отчаянии смотрел туда, где совершались жертвоприношения, и с ужасом представлял, как его собственное окровавленное тело безжизненно лежит на огромном жертвенном камне. И вдруг танцоры застыли как вкопанные, разом смолкли крики и тамтамный бой; к Кабри подошла юная туземка — та, что наведывалась к нему накануне. И тогда Кабри понял, что он обручен с королевской дочерью. Жозеф Кабри безропотно покорился судьбе; согласно туземным обычаям он послушно отдал себя в руки колдунов, и те татуировали его с головы до ног. Когда на архипелаге время от времени случались межплеменные распри, бывший матрос, искусно владевший техникой абордажа, всегда был на высоте, и вскоре король, пораженный доблестью и храбростью зятя, назначил его главнокомандующим туземного войска, а потом и своим преемником. И вот спустя два года Кабри уже правил на Нуку-Хиве под именем Кабрили I. К новому, высокому, положению и главенствующей роли среди туземцев он отнесся весьма серьезно и делал все от него зависящее, чтобы как можно скорее завоевать авторитет у подданных. При всем том Кабри, памятуя о своем недавнем прошлом, радушно принимал у себя на острове торговцев и китобоев и охотно снабжал их всем необходимым, в том числе продовольствием, не забывая, однако, показывать свое могущество: как видно, он делал это ради того, чтобы потешить собственное самолюбие. Так же великодушно Кабри повел себя и с Крузенштерном, устроив в честь заморских гостей грандиозное торжество. А спустя некоторое время он вдруг попросил русского мореплавателя, чтобы тот доставил его в Европу. Новоиспеченному туземному монарху страсть как хотелось установить дипломатические и торговые отношения между Францией и королевством Нуку-Хива. Причем Кабри нисколько не беспокоило, что подданные предадут его забвению, покуда он будет скитаться по морям да по дальним краям. Туземцы были готовы ждать своего повелителя хоть десять лет, лишь бы он привез им несметные заморские сокровища, как обещал. Но Кабри пришлось ожидать больше двух лет, прежде чем он наконец снова увидел старушку Европу: Крузенштерн, понятно не имел ни малейшего желания менять маршрут кругосветного плавания только лишь затем, чтобы угодить прихоти какого-то там туземного царька... Оказавшись в конце концов в Кронштадте, а потом и в Санкт-Петербурге, туземный монарх без липших проволочек начал хлопотать об аудиенции у царя всея Руси. Однако Кабри и тут пришлось набраться долготерпения. В ожидании высочайшей милости и приглашения от русского монарха он ютился на жалком постоялом дворе на одной из петербургских окраин и каждое утро выходил на улицу встречать посланника от царского двора. Наконец, то ли не найдя себе более интересного занятия, то ли из чистого любопытства, Александр I соизволил принять августейшую особу с далеких тихоокеанских островов. Кабри поведал Александру свою историю, и царь обещал ему помочь вернуться во Францию, но только после того, как Наполеон прекратит войну с Россией. Вскоре был заключен Тильзитский мир. Кабри все тешил себя надеждами, однако Александр I как будто забыл о своем обещании. Потом война с Францией возобновилась. Кабри, изнывая от тоски и отчаяния, жил впроголодь. Не в силах больше терпеть крайнюю нужду, он подрядился учить плавать всех желающих. А по вечерам, возвращаясь в свою убогую каморку, бывший повелитель канаков грезил о далеком солнечном острове, который он покинул очертя голову, и о былом могуществе. Когда же Наполеона низвергли, на сей раз окончательно, Кабри снова принялся ходатайствовать, чтобы ему помогли возвратиться во Францию. И вот 26 июня 1817 года он в конце концов сошел на родную землю — в порту Кале. Добравшись до Парижа, Жозеф Кабри решил направиться прямиком ко двору Людовика XVIII. Для начала туземного короля представили герцогу Ришелье, а тот в свою очередь пообещал отрекомендовать его Людовику. Французский монарх уделил высочайшей персоне, Кабрили I, совсем немного времени. Однако даже столь короткого внимания со стороны короля французов хватило вполне, чтобы бывший босяк, матрос исполнился чувства величайшей гордости, тем более что при дворе его обхаживали с таким почтением, будто он был главой великого иностранного государства. Что же касается дипломатических и торговых отношений между Францией и Нуку-Хивой, вернее французской помощи, Людовик XVIII с елейной улыбкой на устах учтиво отклонил все просьбы Кабри, ограничившись весьма неопределенным ответом: «Как-нибудь потом...» Единственное, что было обещано Кабри со всей определенностью, так это доставить его обратно на Нуку-Хиву на первом попутном корабле. А пока суд да дело, Кабри подался в Бордо — повидать своих престарелых родителей. Но те уже умерли, хотя верили до последнего вздоха, что их заблудшее чадо рано или поздно вернется в отчий дом. Итак, время шло, а несчастный Кабри, лишенный средств к существованию и всякой поддержки, все горе мыкал, без малейшей надежды на будущее. И вот однажды судьба свела его с хозяином передвижного балагана, и тот живо взял беднягу в оборот. Он предложил Кабри номер в своей программе — играть роль кровожадного дикаря с далекого острова людоедов. «Ты неплохо заработаешь,— уговаривал бедолагу балаганщик.— С такой кучей денег можно добраться хоть на край земли». И Кабри согласился. И начал выступать по городам и весям, потешая толпы зевак, которые величали его не иначе как «королем-пугало» (ведь, как мы помним, он был весь в татуировках и к тому же выходил на публику в пестрых перьях), своей историей: что он-де «отважился предстать перед достоуважаемыми господами в своем истинном обличье только ради того, чтобы выручить деньги и приобрести на них необходимые инструменты, с помощью которых его королевству будет обеспечено полное благоденствие». За время скитаний с балаганом Кабри действительно удалось скопить кое-какие деньги, и он надеялся, что этого ему хватит если не на «чудо-инструменты», то хотя бы на дальнюю дорогу — до заветной Нуку-Хивы.

  Но судьба распорядилась иначе. Однажды она его уже спасла, от жуткой смерти на жертвенном камне канаков, а вот от воспаления легких здесь, на родине, уберечь не смогла. Недуг сразил Кабри, когда он, полунагой, выступал на рыночной площади в каком-то захолустном городишке; стояла промозглая погода, и у «повелителя дикарей» зуб на зуб не попадал от холода. Второго чуда не случилось, и в марте 1824 года Жозеф Кабри скончался. Сколько же их было всего — моряков, чудом спасшихся после кораблекрушения? Увы, с точностью установить это невозможно. Тем не менее в «Морских хрониках» от 1860 года были приведены некоторые цифры, однако довольно общие. Итак, за всю историю мореплавания после кораблекрушений уцелело всего лишь несколько сот человек — и это только в Южных морях.

 

   Как бы то ни было, некоторые имена и связанные с ними невероятные истории все же дошли до нас: чудеса, как ни странно, случаются, и зачастую бывает так, что одно чудо, как опять-таки ни удивительно, напоминает другое.

  В марте 1883 года на рифах Каролинских островов затонул американский трехмачтовый корабль «Бельведер». Из всей команды уцелел только один матрос — Дэвид 0'Кифи. Ему удалось добраться до острова Яп. О том, что было дальше, догадаться несложно: появились канаки, несчастный перепугался насмерть. А после пришел в изумление, не веря в свершившееся чудо: туземцы выходили его, поселили в отдельной хижине и почитали чуть ли не как божество, верили, что он один из них, только воскрес из мертвых. Ну а потом? А потом несчастный, конечно, женился на дочери туземного вождя и в конце концов стал его правопреемником. И подобных историй, кстати опубликованных в восьмидесятых годах прошлого века на страницах «Журналь де вуаяж», было сколько угодно. В самом деле, их было столько, причем похожих одна на другую, что читатели даже стали относиться к ним с иронией или известной долей сомнения, не веря, что такое вообще может быть. Однако истории эти, несмотря на подозрительную схожесть, все до одной были правдивы. Дэвид 0'Кифи к тому же стал не только достойным верховным вождем, но и искусным негоциантом. Его подданные добывали перламутровые раковины и копру, а он выгодно сбывал этот бесценный товар заезжим торговцам. Таким образом за восемнадцать лет 0'Кифи сколотил порядочное состояние, надеясь когда-нибудь воспользоваться им у себя на родине — в Соединенных Штатах. И надежды его начали было сбываться: в один прекрасный день он погрузился со всем своим добром на борт попутной шхуны, пообещав, однако, безутешным верноподданным во что бы то ни стало вернуться, и был таков. Но свое обещание он так и не выполнил: по пути в Штаты шхуна попала в тайфун — он поглотил и судно, и находившегося на ней белого короля острова Яп. Когда туземцы прознали о трагической участи, постигшей 0'Кифи, они смиренно перенесли утрату, рассудив, что такая кончина вполне достойна их легендарного короля: они искренне полагали, что он на крыльях бури вознесся в рай. Однако некоторое время спустя случилось событие, премного омрачившее посмертную славу досточтимого монарха. До нового короля Япа вскоре дошли слухи, будто некая госпожа 0'Кифи предъявляет претензии на имущество своего покойного супруга. Дэвид 0'Кифи действительно состоял в законном браке с гражданкой Соединенных Штатов. Однажды какой-то матрос, вернувшийся из плавания по Тихому океану, поведал госпоже 0'Кифи, считавшей себя вдовой, что на самом деле супруг ее жив и здоров и больше того — сделался несказанно богатым. Но чуть погодя она узнала, что он опять пропал, на этот раз бесследно. Несчастная вновь облачилась во вдовьи одежды и вознамерилась заполучить сполна все, чем некогда обладал Дэвид 0'Кифи. После долгого разбирательства, ее требования, имевшие под собой законные основания, остались неудовлетворенными. Преемник 0'Кифи предложил убитой горем вдове прибыть на остров Яп и стать одной из его жен. Однако вдова посчитала это оскорблением и, возмутившись до глубины души, решительно отвергла столь великодушное предложение.

 

  История морей и океанов изобилует легендами о сказочных о богатствах, великих воителях и правителях. Ну и, конечно, о богах. Вернее, духах, которые согласно преданиям появились на островах задолго до воителей и правителей вместе с их верноподданными. Возьмем, к примеру, Бермуды: в XVI веке там повсюду слышалось «свинячье хрюканье». Кто его издавал — одному лишь Богу, а вернее черту, известно. И на острове Святой Елены примерно в это же время объявился демон — безносый и к тому же без ушей. Но не злой, а, напротив, добрый. И доброта его заключалась в самых что ни на есть благих делах: так, на берегу бухты, куда обыкновенно заходили корабли по пути из Индии или Бразилии в Европу, вдруг обнаруживались неизвестно откуда взявшиеся бочонки с пресной водой, груды фруктов, овощей, вяленая козлятина... Принято считать, что если дух преподносит дары, то он делает это не без лукавства. И моряков, как бы мимоходом попадавших на Святую Елену, подобные благодеяния настораживали, и если они притрагивались к чудесной снеди, то с оглядкой, опасаясь, как бы не стать жертвами злых чар. Однако никакого колдовства здесь не было, равно как запаха серы, или ввергающего в ужас гула, или ослепительных вспышек молнии, кроящих небо на части. Да и самого демона редко кто видел. И вот как-то раз один португальский капитан решил пролить свет на эту тайну. Прежде чем высадиться на остров, он внимательно оглядел в подзорную трубу берега бухты. И вдруг заметил странное существо, статью весьма похожее на человека; завидев приближающийся корабль, оно принялось что-то перетаскивать на берег, а после замахало морякам какой-то тряпкой. На воду тотчас спустили шлюпку; когда она уже была неподалеку от берега, чудище пустилось наутек и затаилось в лесных зарослях. Высадившись на остров, моряки во главе с капитаном учинили настоящую облаву на демона. Они повсюду натыкались на едва различимые отпечатки человеческих ног, терявшиеся меж скал и кустарников. В конце концов следы привели португальцев к пещере — у входа в нее догорал небольшой костерок. Капитан направился было прямиком в пещеру. Но тут же остановился. Из глубины пещеры, из мрака, доносилось прерывистое дыхание — так обычно дышит загнанный в ловушку зверь. Кто-то из матросов зажег факел. И в его зыбком пламени из тьмы возник страшный лик. То было лицо урода — без носа и ушей,— обрамленное длинными, спутанными прядями волос, казавшимися красными в отблесках огня. Но капитан, отдадим ему должное, не дрогнул при виде страшилища, и правда больше походившего на демона из преисподней. Он и его подчиненные разглядывали его, скорее, с любопытством, хотя и не без опаски. Тяжелое молчание нарушил голос — сиплый, неторопливый:

— Вы явились за мной?

  Эти слова прозвучали по-португальски. Впрочем, ничего удивительного: ведь нечистой силе чужды языковые барьеры. Тем не менее капитан не понял вопроса. И ответил как бы невпопад, еще не успев оправиться от изумления:

— Благодарю за подарки.

Тогда странный голос прозвучал снова:

— Поклянитесь Иисусом, что вы пришли не по мою душу!

Капитан вздохнул с облегчением: нечисть не может упоминать имени Христа. И дальнейший разговор был уже не столь напряженный.

— Скажите, как вы сюда попали?

— В наказание за грехи.

Нет, определенно таинственное существо из пещеры никак не могло быть злым демоном.

— Неужели грехи ваши были столь тяжки?

И тогда неизвестный поведал морякам свою историю. Звали его Фернандо Лопес. Когда-то он отплыл из Португалии в Индию и обосновался в Гоа (древняя столица одноименной земли, расположенной в западной Индии.). В 1510 году город захватил Альбукерке(Альбукерке Альфонсо (1453—1515)—португальский мореплаватель, конкистадор.); с гоанцами, он по своему обыкновению обошелся крайне сурово. Прознав, что иные из его соплеменников приняли ислам — чисто из корыстных побуждений,— он повелел отрезать нечестивцам носы и уши и доставить их в Португалию. Среди несчастных, понесших столь жестокую кару, оказался и Фернандо Лопес. Когда корабль с провинившимися зашел на Святую Елену, чтобы пополнить запасы воды, Лопес бежал и спрятался на острове. Он и подумать не мог о том, что, вернувшись на родину, станет влачить жалкое существование, всеми отверженный и презираемый. Вскоре корабль снялся с якоря — капитан не собирался тратить время на поимку проклятого вероотступника. И то сказать, с ним поступили чересчур гуманно, оставив на берегу кое-какую снедь и сундук с тряпьем. Неожиданно обретя свободу и осознав, что отныне ему не угрожает постыдное, презренное существование на родине, Лопес воспрял духом, тем более что на острове водились дикие козы и свиньи. К тому же беглец обнаружил тут и запущенный огород,— наверное, когда-то его развели пираты, бывавшие на Святой Елене наездами. Так что недостатка в еде он не испытывал и посему решил заготовить запасы съестного для заходящих сюда кораблей, надеясь таким образом искупить былые грехи. Вскоре Святая Елена стала воистину обетованной гаванью: Фернандо Лопес прославился настолько, что даже сам португальский король Эммануэль Счастливый пожелал лично повидаться с бывшим вероотступником, добровольно обрекшим себя на жизнь отшельника благодетеля на острове печали и уныния. И Фернандо Лопес в конце концов решился покинуть Святую Елену. То был своего рода реванш, который он хотел взять у судьбы. На родную землю он ступил уже не как кандальник, а как вольный человек, даже герой. Его встречали от имени и по велению короля, всячески обхаживали и выражали величайшую благодарность за помощь, оказанную страждущим мореплавателям. Фернандо Лопесу назначили отдельный пенсион, чтобы обеспечить ему безбедное существование. Но Лопес отказался от всех благ и, будучи в апогее славы, вдруг пожелал вернуться обратно — на Святую Елену. Желание героя поначалу многих удивило. Потом вызвало возмущение. В дело вмешался сам Эммануэль — он дал Лопесу время на раздумье. Однако тот продолжал настаивать на своем. Спустя некоторое время его отвезли на желанный остров, и он снова стал жить как отшельник. Фернандо Лопес умер в 1546 году, он провел на Святой Елене в общей сложности тридцать четыре года. Однако, если читатель полагает, будто легенда о демоне Святой Елены на этом закончилась, он глубоко заблуждается. Не тут-то было. Демон никуда не исчез — он попросту переселился на остров Вознесения, что в полутора тысячах километров к северу от Святой Елены. На новом месте он вверг в искушение голландского матроса, которого высадили на этот необитаемый остров 15 мая 1725 года в наказание за какую-то провинность. Ему оставили только бочонок пресной воды, кое-что из провизии и ружье. Человеку, волею судеб оказавшемуся на необитаемом острове, приходится бороться со страхом, одиночеством, голодом, жаждой, зноем и холодом. А нашему герою, голландскому матросу, кроме того, пришлось защищаться от нечистой силы.

  «Шестнадцатого июня, -  писал он в дневнике,— я по обыкновению обошел остров и собрался было улечься спать. И вдруг среди тишины и спокойствия ночи услыхал странные звуки — глухие проклятия, богохульства и непотребную брань. Я затрясся от ужаса — что, если в меня вселился дьявол? Неужто, думал я, нечистый покинул свою мрачную обитель и избрал меня своею жертвой, дабы утвердить царствие ада здесь, на этом забытом Богом клочке суши? Потом мне почудилось, будто меня искушают сразу несколько демонов. И один из них, вовсе не знавший удержу, взялся хлестать меня по лицу своим мерзким хвостом».

  Несчастный слушал голоса, поносившие его на чем свет стоит, и дрожал; он сделался серым-серым, точно «египетская мумия». Затем ему явился призрак в облике одного из друзей. В ту ночь он так и не смог уснуть — его постоянно терзали кошмары. Тогда он принялся во весь голос читать молитвы, чтобы прогнать злых духов. А под утро перед ним возник другой призрак — жажда. В самом деле, у него осталось всего-навсего два литра... только не воды, а вонючей, тошнотворной жижи. Тучи, проползавшие над островом, пока еще ни разу не пролились дождем. Матрос излазал остров вдоль и поперек, сбил ноги в кровь — все искал воду. А когда натыкался на какую-нибудь лужу, упивался настолько, что обыкновенная вода действовала на него подобно спиртному. Но через день-другой и этот источник иссыхал — то ли под палящими лучами солнца, то ли оттого, что его осушали дикие козы. И мучения возобновлялись вновь и вновь. Бедняга уже совсем смирился с мыслью, что потусторонние силы выбрали его жертвой, чтобы, натешившись всласть, вконец погубить. Отчаявшийся моряк действительно поверил, что смерть его близка. Однажды вечером у входа в пещеру, служившую ему жилищем, он увидел скелет — тот двинулся прямо к нему. Скелет указал костяшкой-пальцем на его горло, как будто давая тем самым понять, что несчастному суждено умереть от жажды. Матрос, прогнав прочь видение, с трудом поднялся на ноги и отправился — в который уже раз! — искать воду, без всякой, впрочем, надежды; он высматривал следы козьих копыт в надежде, что они в конце концов приведут его к водопою: ведь должны же животные где-то утолять жажду. Время от времени он в изнеможении падал на землю и лежал долго, без движений. И в сгущающихся сумерках, плотной пеленой застилавших небо, снова слышал глухие проклятия, богохульные речи и ругательства. Вдруг из тьмы перед ним возникло существо в человеческом облике — оно-то и изрыгало потоки брани и насмешек. Затем существо растворилось во мгле так же внезапно, как и появилось. Видения могли означать лишь одно — неумолимое приближение предсмертной агонии. Но смерть никак не приходила. Несчастный матрос продержался между жизнью и смертью еще несколько недель. Все это время он, мучимый кошмарами, искал воду, но, так и не найдя ее, ловил черепах и пил черепашью кровь и собственную мочу.

  «Я превратился в ходячего мертвеца»,— писал моряк в своем дневнике, который он, превозмогая невыносимые страдания, вел каждый день. Наконец, спустя полгода, этот дневник попал в руки к некоему Моусону, капитану парусника «Комптон». И вместе с дневником на борту корабля оказался и его автор, и впрямь похожий на ходячий труп. Через год после смерти Лопеса, урода отшельника и ангела-хранителя со Святой Елены, маленький островок у берегов Перу покинул испанский матрос Педро Серрано — он прожил там семь лет. Как ни удивительно, ему тоже пришлось сражаться со злыми силами. Вот уж действительно такое впечатление, будто нет на свете ни одного необитаемого острова, где бы не куражился лукавый. Однако, чтобы увидеть его, Педро Серрано пришлось ждать три года. Это случилось однажды утром. По песчаному берегу острова бродило какое-то непонятное существо. Откуда оно тут взялось?! Ведь за все три года к острову не приставал ни один корабль. Чудище, похоже, не иначе как с неба свалилось. Выглядело оно в самом деле очень странно: сгорбившееся, обросшее длинной бурой шерстью, под которой виднелась темная кожа. Так толком не рассмотрев его, Серрано в диком ужасе убежал на другой конец острова и затаился. Прошло несколько дней. Демон вел себя тихо: судя по всему, помыслы его были отнюдь не злые. И Серрано мало-помалу осмелел — любопытство в конце концов побороло страх. Он выследил таинственное существо и осторожно подобрался к нему поближе. Существо лежало на земле и стонало, взывая к Всевышнему. Злые чары вмиг рассеялись. Педро Серрано понял, что тот, кого он принял за дьявола во плоти, на самом деле его товарищ по несчастью: он, верно, единственный, кто спасся после кораблекрушения, происшедшего у берегов острова, просто Педро об этом не знал. И вот теперь он лежит здесь, бедняга, оборванный, обожженный солнцем, насквозь просоленный, заросший длинными, спутанными волосами и бородой, и причитает, кляня свою горькую судьбу. Неизвестный моряк, как выяснилось, видел Серрано и прежде и тоже принял его за дьявола, ибо тот выглядел ничуть не лучше... Поначалу бедняги сдружились, но потом из-за чего-то разругались и уже избегали друг друга. Словом, постепенно оба одичали. От умопомешательства их спас проходивший мимо корабль. Услыхав исступленные вопли, доносившиеся с берега, моряки спустили шлюпку и направились к острову. И вдруг едва не повернули обратно, испугавшись двух демонов: те дико кричали, прыгали и отчаянно махали руками. Только когда «демоны» упали на колени и зарыдали, умоляя их спасти, перепугавшиеся насмерть моряки распознали в них людей. И взяли обоих в шлюпку. За последние четыре года, что он провел на острове, Педро Серрано видел на горизонте не один корабль — добрую дюжину. Какие только знаки он им не подавал: разжигал костры, размахивал факелами. Но корабли проходили мимо... Ну как тут не вспомнить о других кострах, к примеру тех, что разводили спутники Лаперуза на острове Ваникоро, когда на горизонте появлялся парус. Разумеется, с моря не могли не заметить пламени и дыма, но морякам на парусниках, должно быть, казалось, что таким коварным способом кровожадные канаки пытаются заманить их в ловушку, и они всякий раз уходили прочь от дикого острова. Оставшиеся же в живых французы, окрыленные безумной надеждой, сменявшейся вслед за тем горьким разочарованием, все ждали спасения. А сколько их было всего — отчаявшихся моряков, к которым так никто и не пришел на выручку!

 

  В октябре 1887 года тревожный призыв о помощи в буквальном смысле слова свалился с неба. И принес его альбатрос. На шее птицы обнаружили кожаный ошейник, на котором были вырезаны слова: «Тринадцать французских моряков потерпели кораблекрушение у островов Крозе (архипелаг в южной части Индийского океана).

 Помогите, Христа ради! 6 сентября 1887 года».

  Странное послание, не правда ли? А может, это дело рук какого-нибудь шутника, начитавшегося модного в ту пору Жюля Верна? Как бы там ни было, в послание поверили. Из Фримантла (порт на юго-западном побережье Австралии.), где поймали альбатроса, ошейник переправили в Сидней, а оттуда — в Париж. В портах Франции тут же начали выяснять, какой корабль могло занести в пустынные южные воды Индийского океана. И вскоре выяснили: близ островов Крозе мог оказаться лишь трехмачтовый барк «Тамари», из Бордо,— но только в феврале или марте. Таким образом, с датами — днем, когда барк потерпел крушение и когда было отправлено послание с призывом о помощи,— выходила неувязка. Это-то и настораживало. Тем не менее министерство ВМС Франции оповестило о случившемся сторожевой фрегат «Мерт», крейсировавший в южной части Тихого океана, и тот незамедлительно отправился к архипелагу Крозе. И достиг его в начале декабря. На одном из островов архипелага в свое время был оборудован продовольственный склад — специально для потерпевших кораблекрушение. О нем упоминалось во всех лоциях. Так что разумнее всего было предположить, что моряки с «Тамари» нашли прибежище именно на этом острове. Туда-то и высадились матросы с «Мерта» во главе с лейтенантом.

Когда они распахнули дверь в хижину, гце размещался склад, то обнаружили там пустые ящики, коробки и разбросанную по полу одежду. К одной из стен хижины, внутри, был прибит листок бумаги: моряки с «Тамари» писали, как они наскочили на подводную скалу и потерпели кораблекрушение. Случилось это в ночь с 9 на 10 марта в открытом море. Членам команды удалось спастись в шлюпке: преодолев сорок километров, они добрались до одного из островов Крозе, где как раз находился склад с продовольствием. Одиннадцатого августа моряки переправились на остров Собственности — он лежал ближе к судоходным линиям. Оттуда они и отправили свое послание. Но что с ними сталось потом? Куда они пропали? Может, их шлюпка перевернулась, когда они пытались догнать парус, замеченный на горизонте? Или, может... Впрочем, о том, какая участь на самом деле постигла команду «Тамари», нам остается только догадываться.

  История кораблекрушений знает много героев — именитых и безвестных. И самым, пожалуй, знаменитым по праву считается Робинзон Крузо, блестяще описанный Даниелем Дефо. Вернее, его прототип, шотландский моряк Александр Селькирк: после ссоры с капитаном его, как известно, высадили на остров Хуан-Фернандес, где он прожил с 1704 по 1708 год. Однако мало кто знает, что у Робинзона-Селькирка были «предки», которые в разное время оказались узниками того же самого острова. Так, в 1616 году с Хуан-Фернандеса сняли шестерых голландских моряков. А в 1681 году — матроса-индейца, и звали его Робин. Дефо долго подбирал имя своему герою. И наконец подобрал: Robin son, то есть, в переводе с английского, сын Робина. У Робинзона-Селькирка были и «сыновья». Имена некоторых из них нам известны: Даниел Фосс прожил на необитаемом острове в Тихом океане с 1809 по 1813 год; спустя сто лет с одного тихоокеанского атолла забрали некоего Тимменса; Ван Рамондт жил на острове Тинтамаре; Эверест — на Арораэ. И таких робинзонов было множество. Вот вам еще пример: 10 июля 1937 года гидросамолет Ламбрехта, участвовавшего в поисках отважной летчицы Амелии Эрхарт, которая пропала без вести где-то в северной части Тихого океана, приводнился у одного из островов в архипелаге Феникс. С берега за Ламбрехтом наблюдали несколько человек. И среди них было четверо белых. Они рассказали летчику, что потерпели кораблекрушение, но название самого корабля, однако, не сказали. Кто же они были на самом деле? Бедняги, наконец дождавшиеся помощи? Или беглые преступники? А может, просто отшельники, добровольно обрекшие себя на жизнь вдали от цивилизации?..