СУМАСШЕДШИЙ  КАПИТАН.

 

   В эпоху парусников жители островов Тристан-да-Кунья прославились своей храбростью, проявленной при спасении команд потерпевших крушение судов. Многие суда направлялись к пику Тристан, чтобы проверить свои хронометры, и некоторые приходили к этой «кладовой Южной Атлантики» после многих месяцев, проведенных в море, за свежим мясом и овощами. В прошлом веке у островной группы Тристан погибло тринадцать судов. Гостеприимство, выказанное островитянами спасшимся морякам, принесло им славу и награды: портрет королевы Виктории с автографом, золотые часы, деньги и товары. После крушения парусника «Алланшоу» английское правительство в качестве благодарности за спасение его команды послало на Тристан сто фунтов стерлингов. Это было самое странное из происшедших на острове крушений, хотя и не более драматичное, чем другие.

   В течение полувека одним из известнейших спасателей на Тристане был Питер Грин, голландец. Он сам потерпел здесь крушение на шхуне «Эмили» и остался на острове, чтобы стать его патриархом и правителем. Под руководством Питера островитяне спасали жизни и делили последнюю корку хлеба с потерпевшими кораблекрушение. Одну команду пришлось кормить почти год, пока ее не забрали с острова. В доме Хагена на Тристане можно  увидеть доску с названием американского судна «Мэйбл Кларк», вделанную в стену над камином. Один из членов команды этого парусника женился на дочери Питера Грина. Единственный приток свежей крови в этом маленьком сообществе создавали потерпевшие кораблекрушение. Не удивительно, что многие дети с Тристана названы именами судов, которые нашли здесь свою могилу! Колокола, сзывающие жителей острова в церковь,— это колокола с «Мэйбл Кларк».

  Крысы появились на Тристане, когда в восьмидесятых годах прошлого века здесь потерпел крушение «Генри Б. Пол». Эти крысы разоряют остров. Они также принесли с собой ужасных блох. Подозревали, что «Генри Б. Пол» и другое судно, «Эдуард Виттери», были посажены на мель у Тристана с целью получить страховку. Как бы то ни было, море в этом районе настолько опасно, что между 1870 и 1872 годами у группы островов Тристан погибло четыре больших судна.

   Гибель «Алланшоу» не была похожа на крушения других судов. Один матрос из его команды, по имени Пэдди Сондерс, поселился в Кейптауне. За два года он потерпел три кораблекрушения и больше не хотел выходить в море. История «Алланшоу» была записана от него, сведения о других катастрофах получены от островитянина Джона Хагена. «Алланшоу» был металлическим судном с полным парусным вооружением, водоизмещением 1600 тонн,— одним из «судов для кули» Джеймса Нурса. В феврале 1893 года он вышел из Ливерпуля, направляясь в Индию с грузом соли, и, как обычно, в Калькутте на него набрали рабочих-индийцев, чтобы отвезти их в Наталь, на Маврикий и в другие места. Но этот рейс оказался последним для прекрасного судна. У Ллойда он числился в классе «100 А1», команда на нем состояла из настоящих моряков, и тем не менее он был обречен. Он был обречен потому, что его тридцатилетний капитан, ирландец А.-К. Томсон, оказался безумцем. Когда «Алланшоу» вышел в море, никто об этом не знал. Однако через некоторое время все поняли, что Томсон — нелюдим. Он общался в основном со Стюартом Уотерсом, помощником, и двумя другими офицерами, если общением можно назвать вопросы и приказы капитана. С матросами он разговаривал крайне редко. После выхода «Алланшоу» в открытое море Томсон появлялся на палубе только раз в день — с секстантом, чтобы определить местонахождение судна. Пэдди Сондерс выяснил, что у троих на шканцах были капитанские патенты, хотя два человека служили простыми офицерами. У них имелись собственные секстанты, и они раздражали капитана и помощников, время от времени производя собственное счисление. Сондерс также помнил, что пятеро матросов на паруснике были косыми. Старые моряки считали даже одного косоглазого на судне плохой приметой, а пятеро представляли уже смертельную опасность. Вдобавок юнга, по имени Робертс, случайно упомянул, что все суда, на которых он ходил, потерпели крушение.

   «Я видел, что капитан чем-то обеспокоен, но причину этого выяснил позже,— говорил Сондерс.— Он никогда не разговаривал со мной. Однако я изучил его, стоя на вахте у штурвала, и его ненормальность была очевидна».

   Прошло тридцать дней, и безумие капитана стало более явным. Он приказал матросам снять со спасательных шлюпок все снаряжение — мачты, паруса, весла и рули, анкерки с водой и продовольствие,— которое сложили внизу, а сами шлюпки перевернули и крепко принайтовили. Утром 23 марта прямо по носу судна показался пик Тристан, и прекрасный «Алланшоу» на всех парусах устремился к острову со скоростью двенадцать узлов. В два часа пополудни парусник все еще держал прежний курс. Вся команда — за исключением, возможно, капитана — знала, что судно уже в опасной близости от берега. Один из моряков, имевший патент капитана, в два часа дня вышел к штурвалу. Когда капитан уходил вниз, он время от времени пытался скорректировать курс, поворачивая судно на юг, немного в сторону от острова. Но у капитана в каюте был еще один компас и он моментально выскакивал на палубу с криками: «Держать курс, черт вас подери!» Несколько человек обратились к помощнику, Уотерсу, умоляя его взять командование на себя, пока не стало слишком поздно. Уотерс был осторожным шотландцем, обремененным семьей. Он боялся совершить поступок, который мог бы лишить его не только работы, но и офицерского патента. Как часто в морской истории помощник осмеливался запереть капитана и принять ответственность за судьбу судна на себя? Вся команда уже стояла в ожидании гибели парусника, и у большинства матросов учащенно забились сердца. До последнего момента они надеялись, что капитан отдаст приказ изменить курс, но он не произнес ни слова. В 2.45 Томсон сошел вниз, и Уотерс сказал рулевому: «Переложи руль, мы приближаемся к земле». Даже тогда «Алланшоу» еще можно было спасти, но в этот момент капитан вернулся на палубу, отослал Уотерса на бак и вернул судно на прежний курс, к уничтожению. В следующее мгновение парусник заскрежетал, завибрировал и врезался во что-то твердое. «Паруса долой! Отдать все снасти! — заорал сумасшедший капитан.— Спустить шлюпки!» Это было нелегко, учитывая, в каком положении они находились. Однако в конце концов стропы перерезали и спасательная шлюпка с гичкой закачалась на воде. Капитан Томсон в одиночестве сидел со сложенными руками в поврежденной шлюпке на палубе парусника. «Давайте же, сэр, прыгайте!— закричал ему Уотерс.— Мы вас подберем.»

   «Не обращайте на меня внимания, спасайтесь сами»,— ответил капитан. Через некоторое время накатила волна, Томсона смыло за борт и он утонул.

Двадцать шесть человек остались в двух шлюпках посреди волн. Из-за прихоти капитана у них не было весел, но они оторвали доски слани и с их помощью начали удаляться от судна. Робертс, юнга—«плохая примета», опытный моряк Мак-Дональд, еще один матрос и парусный мастер цеплялись за такелаж бизань-мачты. Вероятно, они сочли, что так безопаснее, и надеялись, что шлюпка вернется за ними после того, как море успокоится. Днем несколько островитян, включая семнадцатилетнего Джона Хагена, собирали пингвиньи яйца в гнездах на Кэйв-Пойнт. Они увидели крушение «Алланшоу» и следили, как две шлюпки преодолевают линию прибоя. Поспешив на берег, островитяне успели вовремя, чтобы указать спасавшимся безопасное место для высадки. Одна шлюпка перевернулась в бурунах, и утомленные люди утонули бы, если бы островитяне не бросились в море и не вытащили их из волн. Джон Хаген спас жизнь молодому Джорджу Коллису, третьему помощнику. Вскоре «Алланшоу» разломился пополам и затонул. Часть бизань-мачты все еще торчала над поверхностью — с четырьмя оставшимися на ней людьми. Они оказались в большой опасности. Двое из них, матрос Бомпэч и парусный мастер, поплыли к берегу, и их полуживых вытащили из воды. На рассвете море немного успокоилось, и островитяне рискнули отправиться к обломкам потерпевшего крушение судна в одной из своих лодок. Они подобрали несколько ящиков с товарами, но Мак-Дональда и юнги Робертса и след простыл. За ночь бизань-мачта исчезла, унеся с собой цеплявшихся за нее людей. Спасенных отвели в поселок на Тристане, где в то время жили пятьдесят человек. Питер Грин, глава сообщества, в тот день отмечал свой восемьдесят пятый день рождения. Мать Джона Хагена дала кров Джорджу Коллису. Коллис и Хаген стали неразлучны. К счастью, несколькими днями раньше на остров заходил флагманский корабль кейптаунской эскадры «Рэлей» и оставил большой запас чая, какао, кофе, специй и других бакалейных товаров, которые не выращивались на острове. В те дни продовольствия там было в изобилии, и, хотя уже появились крысы, прокормить еще несколько ртов не представлялось сложным. Пэдди Сондерс, поселившийся у Бетти Коттон, рассказывал мне о рубленых раках, жаренных в масле, и картофельном пюре с молоком и маслом, которые подавали в том доме.

   «Когда мы были на Тристане, деньги, алкоголь, табак и ругательства были совершенно неизвестны глубоко религиозным островитянам,— вспоминал Сондерс.— Некоторые девушки были настолько застенчивы, что я ни разу не смог поговорить с ними за все время пребывания на острове».

В начале апреля у острова появился барк «Клан Ферпосон». Уотерс, как старший по чину, попросил отвезти потерпевших крушение домой, но получил отказ. Капитан барка согласился только взять письма. Две недели спустя пришел итальянский барк «Беппо». И снова его капитан отказался взять спасшихся с «Аллан-шоу».  «Думаю, они приняли нас за пиратскую шайку,— рассказывал Пэдди Сондерс.— Итальянцы вышвырнули двоих наших парней в море и обрезали фалинь шлюпки. К тому времени мы выглядели довольно дикой толпой — бородатые и в лохмотьях».

  Однако один из гуманных капитанов уже был в пути. Он командовал немецким барком «Теодор» и сразу согласился взять всю команду, пробывшую на Тристане целых три месяца. Два человека с «Алланшоу» решили остаться на острове. Один из них, Г.-Х. Картрайт, женился на дочери Хагена и прожил на Тристане около года прежде чем перевез жену в Кейптаун. Вторым моряком, которому полюбился уединенный остров, был Джордж Коллис, и он также жил на Тристане, пока там оставался Картрайт с женой. Но на этом история не закончилась. В Кейптауне состоялось судебное заседание по поводу гибели «Алланшоу» под председательством мистера П. Найтингейла; экспертом по навигационным вопросам выступил капитан М.-Х. Пенфолд. Уотерс сообщил суду, что он знал о курсе судна и понимал, как небезопасно подходить к южному берегу Тристана ближе чем на две мили. Он предупредил капитана Томсона о том, что парусник слишком близко от суши, но его слова были проигнорированы. «Я больше ничего не говорил, поскольку капитан был тяжелым человеком, не любившим вмешательства»,— заявил Уотерс. Суд счел, что свидетельств безрассудных действий капитана Томсона нет. «К несчастью, катастрофа повлекла за собой гибель его и двоих членов команды, а. также груза,— констатировал магистрат.— Катастрофа произошла из-за очень большой ошибки со стороны капитана. Первый помощник, видя, что судно находится слишком близко от берега, должен был убедить капитана. Тем не менее суд считает, что сделанное им предупреждение является достаточным».

   Очевидно, никому не захотелось проинформировать суд, что у капитана Томсона произошло помрачение рассудка, когда он преднамеренно направил «Алланшоу» на скалы Тристана. Одну тайну, которой не знал суд, поведал Пэдди Сондерс. Через несколько недель после крушения он с несколькими островитянами пришел на берег, чтобы посмотреть, не вынесли ли волны какие-либо полезные вещи. «Я нашел непромокаемый бумажник, в котором были портрет девушки и несколько писем, написанных ею капитану Томсону в одном из них она сообщала о разрыве помолвки с ним,— сказал мне Сондерс.— Мне казалось, что не имело смысла хранить эти письма, и я сразу же сжег их». Вот в чем заключался секрет безумия капитана Томсона. Мрачная история с крушением «Алланшоу» имела и светлое продолжение. Джон Хаген в конце прошлого столетия, ничего не зная о мире за пределами уединенного острова, приехал в Кейптаун. «У меня были пять фунтов в кармане и надежда в сердце,— рассказывал он.— В Кейптауне у меня не было друзей, но я знал, что найду в Джордже Коллисе преданного друга, где бы он ни был». Коллис вернулся на флот и побывал капитаном на многих судах. Как ни странно, в Кейптаун он зашел только однажды, и в то время его друга Джона Хагена в городе не оказалось. Тем не менее больше полувека они поддерживали связь. Коллис посылал подарки, которые Хаген очень ценил,— зубы кашалота, трость и другие штуковины. «Я никогда не забуду доброту, проявленную ко мне тобой и твоей матерью»,— писал Коллис. Выйдя в отставку, Коллис поселился в Англии, в Вестгейт-он-Си. Он часто рассказывал о своих друзьях с Тристана и собирался снова посетить остров на маленькой яхте. Однако со временем из-за плохого здоровья ему пришлось отказаться от этого намерения. Незадолго до смерти (он умер в 1947 году) Коллис писал своему старому другу Джону Хагену: «Я хочу оставить тебе что-нибудь на память». Хаген был прикован к постели из-за болезни сердца, старик еле сводил концы с концами на небольшую пенсию. Ему надо было оплачивать врачебные счета, и он все еще был должен за домик в Вудстоке. Пришло известие о смерти Коллиса, друга его юности. Затем последовало письмо от адвоката. Бедный старый Джон Хаген унаследовал 1500 фунтов.

   На этом закончилась история «Алланшоу», через пятьдесят пять лет после того, как Хаген спас жизнь Коллису в море у Тристана и стал ему другом на всю жизнь.