ВАЛЕНТИН ПИКУЛЬ

 

РЕКВИЕМ КАРАВАНУ PQ-17.

 

ВОЛКИ БЕГУТ НА СЕВЕР

 

   Вожак всех "волчьих стай" с завидной роскошью проживал то в Париже, то в Лориане. Забота Деница о своих "волках" простиралась до того, что он лично встречал свои лодки, идущие с океана на базы. Он украшал подводников лаврами и крестами. В голодающей Европе подводники как сыр в масле катались. Дениц устраивал для них лукулловы пиры. Особо отличившиеся экипажи проводили свои отпуска в Ницце и в Монте-Карло. Дениц фамильярничал с подводниками, позволяя матросам называть себя "папой", командиров лодок Дениц знал по именам. Подводные лодки встречали огромные толпы людей на пирсах с оркестрами, венками, микрофонами... Торжественная встреча записывалась на пленку и передавалась широковещательными радиостанциями в такой же шумной и выразительной форме, которую используют в наше время телевизионные комментаторы".

   Порядок на базах Лориана был такой: если вернулись живы, адмирал давал 27 дней, из которых 9 - для работы, 9-для разгула, 9-для поездки домой. Лориан был не только базой подводников Гитлера - здесь фешенебельные бордели пропускали всех прибывающих с моря, чтобы в диком распутстве они стряхнули с себя все ужасы и кошмары похода. Англичане не раз бомбили Лориан, надеясь накрыть "волков" поближе к ночи, когда они разбредаются по притонам. Но предусмотрительный "папа" Дениц заранее вынес публичные дома из Лориана за черту города, а железобетонные навесы, под которыми стояли подводные лодки, как лошади в стойлах, фугаски не могли пробить...

  Однако команде Ральфа Зеггерса пришлось распрощаться с веселым Лорианом - по вине самого Деница. Как всегда, отметив возвращение лодки пиршеством, адмирал сказал потом:

- Ральф, время родовых схваток на верфях кончилось, Германия скоро завалит океан своими лодками. А тебе предстоит прогуляться к берегам России. Сейчас я произвожу перестановку боевых сил, чтобы вмешаться в борьбу с конвоями в Арктике...

  Зеггерсу очень не хотелось плавать у берегов СССР.

- У меня, - возразил он, - ослабел корпус. Появилась фильтрация, и при погружениях внутри лодки течет, как в душе.

- В каком отсеке? - спросил Дениц с улыбкой.

- Даже в центральном, - приврал Зеггерс.

- Ерунда,- утешил его Дениц. - На Тромсе у нас отличная база по ремонту - заклепки тебе подтянут на пневматике, и я верю: ты вернешься оттуда с рыцарским крестом.

Было ясно - не увильнуть, и тогда Зеггерс спросил:

- Мне подсадят гувернантку? Или пойду самостоятельно?

- Без гувернанток! - отрезал Дениц. - Стажироваться на район плавания уже некогда. Знакомиться с условиями будешь сразу на месте. И... не огорчайся: ты уходишь сегодня же!

   По ступеням веранды они спустились в сад. Где-то вдалеке сонно ворчала Атлантика. Со стороны Лориана доносился гул: это множество компрессоров заряжали лодки воздухом высокого давления. Пышная акация белела в ночи... "Что сказать?"

- Мой адмирал, я согласен прыгнуть хоть в пропасть!

Дениц дружески отпихнул его от себя:

- Молодчага, Ральф! Вопросы у тебя есть?

- Есть. Скажите, там ли находится лодка Фрица Пройсса, с которым мы большие друзья?

- Пройсса уже нет,- поморщился Дениц.

- Он погиб за великую Германию?

- Пройсс - большая свинья. Ты никому не говори, Ральф, что дружил с этой скотиной... Пройсс сделал лишь один выход к берегам Новой Земли, а потом что-то стряслось у них на лодке с гирокомпасом. "Аншютц" все время замыкало на корпус, гиросфера крутилась в глицерине, как яйцо в кипятке. Долго не могли понять, пока не дознались, что виноват твой приятель.

- Не может быть! - удивился Зеггерс. - Я знаю Пройсса...

- Ничего ты не знаешь,- отмахнулся Денид. - На допросах в гестапо он сознался, что портил гирокомпас умышленно, чтобы не выходить в море...

- Ну! - и Дениц протянул руку. - Заклепки вам подожмут. Рыцарский крест за мной! Можешь заранее поднять над перископами грязную вонючую метлу - в знак того, что твоя лодка выметет русских из Баренцева моря...

   На рассвете полярный океан покатил им волны навстречу. Комбинезоны, вязанные из белой шерсти, уже не спасали от холода. Давно ли, кажется, изнывали от жары, несли вахту в трусиках, словно дачники. А сколько было свежих яиц и апельсинов! Теперь же лодку покрывало инеем изнутри, голые скалы на берегу наводили уныние. Постели мокрые от конденсационной влаги, а одеяла на койках - хоть выжми... Ужасно, ужасно! В плохом настроении Зеггерс дал в Киль шифровку, что они дошли до Нарвика. Здесь команде выдали особое полярное обмундирование и талоны розового цвета на посещение скромного дома терпимости. Дефицитные проститутки вблизи Арктики тоже выдавались по карточкам - вроде мармелада или маргарина. А перед выходом на позицию к пирсу подъехал грузовик снабжения:

- Эй, на лодке! Принимайте "пакеты спасения".

  "Пакеты спасения" выбрасывались, как торпеды, через аппараты. Это были мешки, заряженные воздухом, мазутом, щепками, обрывками берлинских газет и обыкновенным человеческим калом (самым свежайшим, отлично законсервированным). В случае, если русские начнут слишком нажимать, Зеггерс должен выстрелить таким пакетом, который, выплыв на поверхность, имитирует гибель подлодки. После чего - так подразумевалось - русские отстанут...

   В тихую ночь, когда за поворотом каждого мыса мерещится всякая чертовщина, Ральф Зеггерс повел свою пиратскую субмарину в рискованный рейс. Опять потекло с переборок, электрогрелки мало помогали. Чулок фиорда кончился, и вот уже первая волна шибанула подлодку в скулу, будто кулаком. Вторая легко, словно играючи, влезла на палубу и диким зверем быстро добежала до самого мостика...  Полный рот воды!- Глаза разъедает от соли и ветра! Неужели так будет теперь всегда? Да, всегда...

- Здесь нам придется жить, - сказал Зеггерс штурману, - на кофе, на коньяке, на сигаретах из испанской махорки... Черт бы побрал этого "папу"! Сам-то он сидит по макушку в акациях! Ах, Лориан, Лориан... Шесть часов в электричке - и ты уже в Париже... Нам, кажется, не повезло!

   До Нордкапа лодка шла в позиционном положении, выставив над морем только свою отточенную черную рубку. Приближался рубеж, за которым можно встретить русские корабли, и Ральф Зеггерс велел задраить на кремальеру тубус главного люка.

- Принять балласт,- апатично распорядился он. - Дизеля долой. Левым мотором средний. Лишнего шума не производить. Движение по отсекам ограничено. Мусор бросать в ящики. Боцман! Продуйте гальюны и следите, чтобы бегали пореже... Строгое радиомолчание! Я уже убедился, что есть научный способ продления жизни - для этого надо как можно реже выходить для связи в эфир!

...Их ждала встреча с обратным караваном QP-11.

 

РУССКОЕ ЗОЛОТО

Хроника ТАСС (апрель 1942 года)

4 - В Москве состоялся Второй всеславянский митинг.

8 - По сообщению германской печати, государственный долг Германии за время войны увеличился до 140 миллиардов марок.

14 - В советской печати опубликовано обращение к германской армии, подписанное 805 пленными немецкими солдатами.

17 - Англичане разрушили нефтепромыслы в Бирме.

22 - В Лондоне открыт памятник В. И. Ленину.

26 - Речь обер-палача Гитлера в рейхстаге, в которой он потребовал усиления репрессий.

27 - Нота народного комиссара иностранных дел СССР о чудовищных злодеяниях, зверствах и насилиях немецко-фашистских захватчиков в оккупированных советских районах...

Обратный караван QP-11 готовился в путь ва родину.

Накануне войска НКВД патрулировали дорогу, ведущую в бухту Баенга, где стоял английский крейсер "Эдинбург". С наших эсминцев наружная вахта видела, как по дороге, спускаясь с сопок, прошли грузовые машины, задернутые чехлами. Всю ночь на "Эдинбурге" шла какая-то возня, там мелькали огни фонарей, слышались свистки команд и хохот... Разгруженные машины отошли обратно в сопки, и разом исчезли с дороги патрули НКВД.

А завтра как раз праздник - 1 Мая... Колокола громкого боя и призывные выкрики горнов возвестили для нас походную жизнь. Еще с ночи громадный караван транспортов-обратников потянулся из Кольского залива. Самая сильная единица охранения, крейсер "Эдинбург", обгоняя медлительных "купцов", развил скорость и вырвался на Кильдинский плес в яростный блеск моря.

Опять для "семерок" началась конвойная служба: качайся, наблюдай, стой у машин, будь готов. "Гремящий" и "Сокрушительный" мотало на зигзагах - правила обязывали срезать курсы зигзагами, чтобы подлодки противника не могли рассчитать верного угла для атаки. По радиотрансляции было объявлено:

-  Леера в районе торпедных аппаратов срублены.

Ветер усиливается, товарищи! По верхней палубе передвигаться осторожней...

В общем-то, если говорить честно, конвойная служба всегда скучновата. Ты весь в адском напряжении, и ослабить это напряжение никак нельзя, ибо сейчас - спокойно, а ты не знаешь, что будет через минуту. С тебя течет вода. Ты не ведаешь сна и покоя, а... все же скучновато. Не эта ли самая скука заставила крейсер "Эдинбург" покинуть походный ордер, не связывая себя хлопотами охраны, и уйти бороздить океан в одиночестве?..

На мостике "Гремящего" - приглушенные разговоры:

-  Его вчера чем-то там загрузили... по секрету!

-  Какую-нибудь хреновину для Черчилля.

- Ну да! Много ты понимаешь. Он коньяк пьет только наш. Армянский. Вот и посылают несколько ящиков...

- Сигнальщики, не отвлекаться! - приказ с вахты.

Усатый Игорь Пчелин, со взглядом, обращенным на репитер гирокомпаса (а руки на манипуляторах), хмуро брякнул:

-  Молодые все, салажня такая... поболтать охота!

Да, скучновата конвойная служба. Но Гурин отлично знает, что уходить с мостика все равно нельзя. В штурманской рубке диван дает командиру отдых на полчаса, а потом - снова на крыло мостика, к машинному телеграфу.

 

* * *

- Курсовой сорок пять... Дистанция... Шум винтов!

Акустик сдвинул наушники на виски и заметно помрачнел. Зеггерс передал по трубам в отсеки;

- Соблюдать полную тишину, передвижение прекратить...

Все ждали теперь нежного, как звучанье гитарной струны, позвякивания по корпусу лодки, когда по металлу барабанит модуляция британских "асдиков". Но теперь, кажется, англичане не играли на своих страшных и чутких струнах...

- Не будем прятаться, - сказал Зеггерс, хлопнув горизонтальщика по плечу.

- Отработай рулями на подвсплытие.

С глухим воем перископ пошел наверх, и своим жутким всевидящим глазом он проткнул поверхность моря.

- Шум винтов растет... идут быстро, - докладывал акустик с "нибелунга". - Даю пеленг: сто сорок пять... сто сорок... сто тридцать пять. Давать дальше?

- Не надо, - ответил Зеггерс, склоняясь у перископа.

Сначала - муть, плеск, глаз перископа выхватывал то гребень волны, то кусок неба. Цели было не видать.

- Подвсплыви еще: перископ захлестывает водой...

Теперь он разглядел пролетающий в одиночку британский крейсер, который быстро входил в пересечение нитей прицела.

- "Эдинбург"! - ахнул Зеггерс и тут же опустил перископ.

- Если он дает узлов двадцать да еще лежит на курсовом зигзаге, то мы промахнемся,- сомневался штурман.

- Да нет! - почти злобно выкрикнул Зеггерс. - Он шпарит, как король на прогулочной яхте: напрямик...

Скорость крейсера обязывала Зеггерса очень быстро приготовить расчеты для атаки. Время от времени поднимая перископ, он снова кидался локтями на планшет, штурман, морща лоб, помогал ему в тригонометрических вычислениях.

- Это такой прекрасный торт,- сказал Зеггерс,- что нам не стоит жалеть сладкой подливки... Будем давать залп из всех труб! Внимание - в носовом, слушайте меня: все четыре трубы - все четыре к залпу...

   В носу подлодки откинулись четыре крышки, и море, если бы оно могло видеть, сейчас увидало бы четыре тупые, как свинячьи головы, торчащие наружу рыла торпед. На залпе из четырех труб субмарину дернуло кверху носом так, что электролит из батарей плеснуло через края баков.

- Включаю, - сказал штурман и, расслабленный, сел.

Секундомер - механизм, он страха никогда не ведал.

Секунда... секунда... секунда... секунда...

- Мимо! - отчаялся Зеггерс, потянувшись к бутылке с коньяком. - Все четыре мимо, и, конечно, я не виноват: на такой скорости даже наш "папа" сплоховал бы, наверное...

Он прижался губами к горлышку бутыли, и тут рвануло двумя взрывами сразу. Зеггерс, кося глазами на стрелки приборов, делал глоток за глотком, потом протянул бутылку штурману:

- Наши свиньи проскочили мимо, но кто-то попал в это английское корыто. Ясно, что поблизости была наша лодка, и ее торпедам повезло больше, чем нашим... Выпей и ты, все равно победа! Нами,- передал Зеггерс по отсекам, - торпедирован сейчас "Эдинбург", который во всем мире считается одним из лучших крейсеров... Хайль Гитлер, ребята!

И сдавленные в напряжении отсеки ответили ему мертвыми голосами, как из-под земли:

-  Хайль... Хайль... Хайль...

  Всего шесть отсеков и шесть возгласов через шесть труб, концы которых выведены в центральный пост лодки, собранные тут в пучок у самого носа командира... Придерживая замасленную" фуражку, на мостик поднялся командир БЧ-5 (старший механик) "Гремящего" М. С. Ротенфельд. Человеку из душных и горячих низов эсминца, где ярко пылают лампы, на мостике всегда особенно холодно.

- Антон Иосифович, топливо на исходе. Перехожу на питание из носовых цистерн, а там нефть, сами знаете, - не ахти.

-  Дотянуть до Ваенги хватит?

- Подсосем с днища, - ответил механик, зябко ежась, а руки ему сводило от ледяного обжига траповых поручней.

- Тогда все отлично. Скоро сдадим свое место в ордере англичанам. Они - дальше, а мы - домой...

  Но тут из радиорубки поступил приказ командующего Северным флотом: Если можете, окажите помощь "Эдинбургу"... Оставив корабли каравана, "Гремящий" рванулся на спасение союзника. Оказывается, на "Эдинбурге" (ужасная беспечность!) наружная вахта не заметила ни перископа, ни даже следа торпед. И теперь изувеченный "Эдинбург" сильно било на волне, разворачивая бортом в океан, - одна из торпед угодила под корму. С мостика "Гремящего" хорошо было видно, как широкий лист стальной палубы крейсера завернуло, будто бумагу, накрыв этим листом орудия башни. Отсеки крейсера заполняло водой...

Гурин позвонил Ротенфельду в пост энергетики:

- Вынужден огорчить: подсасывайте с днища, откуда угодно, но хотя бы малый ход эсминец должен давать... Поняли?

Отчаянно дымя, из гавани Мурманска сорвались три британских тральщика - пошли на спасение крейсера. А на мостиках советских эсминцев стучали ширмы прожекторов. Сигнальщики писали союзникам: Дотащим... дотянем... доверьте спасение крейсера нам!

Но англичане молчали. Они упорно молчали.

 

* * *

 

  Командующий Северным флотом вице-адмирал Арсений Григорьевич Головко, опытный флотоводец, человек высокой культуры, большой знаток русской поэзии, переживал сейчас трудные дни в своей жизни. Арсению Григорьевичу приходилось не только вести войну" на гигантских просторах океана, но еще и быть дипломатом в постоянных сношеньях с союзниками...

  После прорыва германской эскадры через Ла-Манш обстановка на полярном театре заметно усложнилась, и в ближайшее время можно было ожидать самого худшего. Еще тогда, в феврале, Головко не раз спрашивал у британской миссии

- как могло случиться, что линкоры противника вырвались из Бреста, но в ответ офицеры. Home Fleeta, приходящие в Полярное на своих кораблях, стыдливо отводили глаза: им тоже была непонятна оплошность Уайтхолла...

Ночь была бессонной. Вот уже и четыре часа утра. Рассвет.

- Там, - сказал Головко, заслоняя ладонью глаза от яркого света настольной лампы, - там наши эсминцы, наверное, уже добирают в котлы остатки топлива. Передайте через оперативников, чтобы они возвращались. Пусть придут на заправку к танкеру "Юкагир", и затем мы снова пошлем их в море...

   Метеосводки-ой-ой-ой! В море корабли бьет на волне. Видимость- хуже не придумаешь. Но тянуть "Эдинбург" до базы необходимо, ибо груз, ответственейший груз - покоится сейчас в отсеках этого крейсера. Начальник британской военно-морской миссии, контр-адмирал Беван, тоже провел эту ночь на ногах. Война вытащила его с фермы, где он разводил кур, война сделала его морским атташе при Северном флоте. Старый моряк и честный человек, Беван тяжело переживал общие союзные неудачи. Между двумя адмиралами, советским и британским, установились нормальные деловые отношения. Сейчас, когда в море погибал "Эдинбург", им говорить не хотелось...

Головко очень деликатно лишь напомнил Бевану:

- Крейсер, если не считать развороченной кормы, остался боеспособен. Он еще может постоять за себя!

Но доклад с моря был неутешителен: 740 матросов покинули "Эдинбург", перейдя на палубы кораблей охранения. Беда пришла очень скоро: три гитлеровских эсминца под командой опытного вояки Шульце Хинрикса, появясь внезапно, дерзко вышли в атаку. Англичане пытались спастись за дымовой завесой, но сильный ветер тут же разорвал ее в клочки. Шульце Хинрикс в упор расстрелял крейсер торпедами. Один из немецких эсминцев ("Ганс Шенман") поплатился при этом гибелью. Немцы особыми сетками успели подхватить из воды его экипаж и скоро скрылись в тумане...

-  Теперь конец, - сказал Беван, страдая.

  Последняя страница трагедии была перевернута самими же англичанами: их эсминцы дали торпедный залп, чтобы "Эдинбург" потерял остатки плавучести, и крейсер быстро затонул.

- В утешение, - добавил Беван, - могу сообщить, что никто из команды "Эдинбурга" не взял личных вещей... Пятьдесят человек из команды крейсера пропали безвестно в этой суматохе. Очевидно, вам не следует объяснять, что в нашем моряцком деле "пропасть" значит "погибнуть"...

Арсений Григорьевич устало вздохнул:

- Я вас понимаю и сочувствую... Надеюсь, вы не будете возражать, если я верну с моря наши эсминцы?

- Я не возражаю,- выпрямился Беван. - Ваши моряки сделали для нас много, и Англия останется благодарна им!

  Дело прошлое, и честного Бевана жаль; скоро его заменят опытным моряком Фишером, недавним командиром линкора "Бархэм", но контр-адмиралу Фишеру тоже придется краснеть немало... Больше, чем Бевану.

  Что же грузили ночью под охраной НКВД на борт погибшего "Эдинбурга"? Уже тогда, весной 1942 года, Советское правительство стало расплачиваться с союзниками за поставки по ленд-лизу. В трюмах крейсера, уходившего с караваном QP-11, лежало десять тонн золота в слитках. Всего на сумму в 100000000 рублей. Теперь все это состояние покоилось вечным сном на грунте. Недаром так настойчиво стучали тогда ширмы прожекторов на мостиках наших великолепных "семерок"

 

ТЕЛЕГРАММА СТАЛИНА.

 

  Под мощным прикрытием флота адмирала Дж. Товея караван PQ-15, замаскированный полярным туманом, немало пострадал на пути в Россию от ошибок самого эскорта. Сначала английский, линкор "Книг Георг V" лихо разрезал свой же эсминец "Пенджаб", а потом британские корабли взялись за уничтожение подводной лодки "Ястреб", плывшей под флагом непокоренной героической Польши. Командир этой лодки, Болеслав Романовский, жестоко израненный, дважды командовал "на всплытие", давая позывные союзникам. Но англичане с упрямством, достойным лучшего применения, продолжали атаковать поляков бомбами и снарядами. На мостике лодки - труп на трупе! - лежали убитые польские матросы... Суд в Лондоне выяснил, что командиры английских кораблей, затоптавшие "Ястреба" в пучину, скверно ориентировались в обстановке и не знали собственных опознавательных сигналов. Но караван PQ-15 все же дошел до СССР, потеряв из 25 судов лишь три транспорта, торпедированные с воздуха.

  А отправку следующего каравана PQ-16 англичане явно затягивали... 27 апреля Рузвельт раздраженно писал Черчиллю в том духе, что США не затем посылают помощь СССР, чтобы Англия заблокировала на своих базах в Исландии эти нужные для русских грузы. 2 мая пунктуальный Черчилль отвечал президенту; "Несмотря на глубокое уважение к Вам, выполнить Ваше предложение мы не в силах..."

Это призрак "Тирпица" блуждал в океане...

  Шестого мая Сталин обратился о посланием к Черчиллю.

"В настоящее время,- писал он.- скопилось в Исландии и на подходе из Америки в Исландию до 90 пароходов с важными военными грузами для СССР. Мне стало известно, что отправка этих пароходов задерживается на длительный срок...

Тем не менее я считаю возможным обратиться к Вам с просьбой сделать все возможное для обеспечения доставки этих грузов в СССР в течение мая месяца, когда это нам особенно нужно для фронта".

  Теперь, когда немцы вновь повели сильное наступление на широком фронте, каждый самолет, каждый танк и каждая тонна алюминия были особенно нужны стране. Важные промышленные центры были оккупированы врагом, а большинство наших заводов, вывезенных в глубь России, еще не развернуло свою производственную мощность. Вся наша страна замерла в страшном напряжении... Ленинград - в блокаде, враг еще не ушел далеко от Москвы, а гитлеровская армия, грохоча гусеницами танков, двумя железными бивнями устремилась на Кавказ и на Волгу. В этих условиях лишить СССР помощи было бы преступно, и Черчилль был вынужден признать:

- Русские сейчас ведут очень тяжелые бои, и они ждут от нас, что мы пойдем на риск... Операция будет оправданной, - диктовал он прямо на телетайп, - если к месту назначения дойдет хотя бы половина судов!

Черчилль ускорил отправку очередного каравана, который вышел в океан под кодовым- названием PQ-16... Тогда же в фиордах Исландии стал формироваться следующий караван с военными грузами - PQ-17.

  Этому каравану уже не придется следовать обратно на родину под обнадеживающими литерами - QP: ему приготовлена иная судьба, которую мы никому не пожелаем.

 

"НИЧЕГО, ПРОСКОЧИМ!"

   При отправлении конвоя PQ-16 Британское адмиралтейство откровенно признало возможность уничтожения каравана. Черчилль писал тогда Сталину, что погибнет, по всей вероятности, половина всего каравана. Однако 35 транспортов все-таки пошли в СССР, потери же составили лишь 8 кораблей...

  Я этого никогда не видел, но мне об этом рассказывали... Над океаном вдруг растет большой "гриб", верхушка которого почти касается туч. Это значит, что далеко за горизонтом торпедирован транспорт. груженный взрывчаткой. Его разнесло буквально в атомы, но сила взрыва и гром его неслышно растворились под куполом неба. Проходит минута, вторая... вода вдруг на много миль покрывается неприятной рябью, и слышится тихий шелест, будто ты попал в парк, где опадают осенние листья. В этом шелесте невольно чудится шепот - ощущение такое, будто погибшие за горизонтом торопятся что-то договорить живым - свое последнее, очень важное. Так гибнут люди, везущие взрывчатку. И дьявол побери эту взрывчатку! - ведь даже взрыва не слыхать - только тихий шелест, только нежный шепот, только рябь на воде, тревожная и пугающая...

  К чему я все это здесь рассказал? А к тому, что английское командование доверило везти взрывчатку нашим советским морякам!

  Вот теперь, читатель, все ясно...

  В мае уже светло над океаном, и враг обрушивал на PQ-16 свои самолеты с бомбами и торпедами. Англичане противопоставили эскадрильям Геринга только один свой самолет, выбрасываемый в небо с катапульты транспорта. Британский летчик мог сделать лишь один боевой вылет. Мало того, этот отважный парень был приговорен еще на взлете с катапульты, ибо вернуться ему было некуда. Катапультированный просто садился в океан, самолет тут же тонул, а пилот оставался на резиновом плоту, где весла, банка тушенки и компас были его единственными друзьями. Надежда на то, что его заметят и подберут, практически была очень слабой... Здесь мы сталкиваемся со своего рода камикадзе - только на европейский лад!

  Впрочем, этот британский летчик с PQ-16 успел свалить две немецкие машины, после чего погиб сам, уничтоженный по ошибке собственной артиллерией, Прощай, парень, ты свое дело сделал! PQ-16 прошел. Его провели. Его протащили через смерть.

  Удивительная судьба выпала па долю скромного теплохода "Старый большевик", который в составе PQ-16 тянулся к родным берегам от самой Америки. Капитаном корабля был Иван Иванович Афанасьев, любивший в критические моменты повторять:

- Ничего, ребята, проскочим...

Трюмы транспорта были заполнены только взрывчаткой! Воду он еще мог принять - страшен для него был огонь!

  Как назло, все мины, будто заговоренные, лезли именно под нос "Старого большевика" - тридцать штук их попалось по курсу, и только искусство капитана Афанасьева спасло теплоход от неизбежной, казалось бы, гибели. Потом появилась подлодка противника. И опять торпеда в гуще транспортов выбрала  не кого-нибудь, а именно "Старого большевика".

- Боря! - кричал Афанасьев рулевому.. - Лево руля... а теперь право клади!

Рулевой Аказенок увернул тяжелый корабль от торпеды. Первый помощник капитана Петровский посмотрел на небо.

-  Вот,- сказал,- сейчас и навалятся.

-  А ты не каркай,- пробурчал капитан.

Один торпедоносец они сбили прямым попаданием в бензобаки. Другой сбросил торпеду, но "Старый большевик" отшвырнул ее прочь за корму сильным буруном винтов. Я, как бывший рулевой, понимаю всю ювелирность этого рискованнейшего маневра. По сути дела Борис Аказенок работал на штурвале архиточными движениями, - так химики в лабораториях передвигают реторты с гремучей ртутью...

   С палубы они проследили, как во мгле торопливо скрылся вражеский торпедоносец.

- Сбросил-то, паразит, одну торпеду, - догадался Петровский, - а под брюхом у него вторая болталась... Значит, сейчас вернется, чтобы продублировать атаку!

- Ничего, проскочим,- утешил капитан своего помощника.

  Жить и плыть на тоннах взрывчатки, когда из воды бьют по тебе торпедами, а с неба, будто крупой, посыпают бомбами, - такая жизнь не по нутру была даже капитану Афанасьеву, человеку чрезвычайно выдержанному.

- Но жить-то надо,- рассуждал он. - Черта всем нам в рот немытого, но выспимся, когда всю эту баланду сгрузим...

  Семь союзных транспортов немцы уже отправили на дно. Команды поврежденных транспортов тут же переходили на суда эскорта. А затем британские миноносцы огнем орудий беспощадно уничтожали покинутые корабли. Иногда случались даже анекдотичные ситуации: сверху транспорт бомбит немец, а с воды его расстреливает англичанин. Работали так, будто сговорились.

- А сколько добра гибнет,- переживал Петровский. - Ведь один такой транспортюга дивизию может снабдить для боя...

  Непонятно почему, но противник вдруг дружно навалился на наш теплоход. Может, их разведка пронюхала о том чудовищном грузе, который скрывался в трюмах "Старого большевика"? Вот когда началась работа! Зенитные автоматы, установленные на спардеке транспорта, обойму за обоймой выстреливали в небеса. Первые сутки в бою... вторые... вот уже и третьи! Вахтенный журнал был наспех исписан заметками об атаках. Сорок семь атак с воздуха на один гражданский корабль, с палубы которого стреляют штатские люди в ватниках и ушанках, а на ногах - валенки... Присутствие же в трюмах взрывчатки, конечно, не украшало их жизни!

- Зато смерть у нас будет легкая, - говорили матросы. - Как пшикнет разом, и мы все сразу в дамках!

   Люди команды отлично сознавали, что никто из них не спасется и все они, случись взрыв, превратятся в пар, который тут же легким облаком растает над бездонностью океана. Каждый понимал, что прямое попадание бомбы - смерть.

И это попадание - прямое!!! - случилось...

   Крупная немецкая бомба взорвала бак транспорта. Вспышка пламени ослепила всех стоявших на мостике. И грянул взрыв - вот, кажется, и конец... Но храбрецам всегда отчаянно везет: взрывчатка не сдетонировала. Зато начался пожар, огонь уже облизал надстройки. Немецкие пикировщики, привлеченные дымом, усилили натиск своих атак. От страшного сотрясения корпуса на теплоходе сами собой остановились машины...

- Теперь крепко стой, ребята! - горланил из дыма Иван Иванович. - Здесь тебе мамок нету... давай, черти, работай!

   Когда "Старый большевик", казалось, уже погибал - вот-вот взорвется на собственном грузе, к нему подскочил британский корвет и направил на него свои орудия.

- Читай, что пишут, - велел Афанасьев сигнальщику.

   Корвет передал решение флагмана конвоя PQ-16: пока не поздно, покинуть судно, а команде перейти на корабли эскорта.

- Вот те на! - удивился, капитан. - Отвечайте на флагман: "Спасибо, но мы не будем хоронить свое судно..."

   На кораблях конвоя возникло некоторое замешательство. Тут было сейчас уже не до вежливой дипломатии, и корвет в азарте, рискуя собой, подошел к самому борту "Старого большевика".

- Мы не можем ждать вас! - прогорланили с мостика прямо в дым, прямо в треск огня. - Мы еще раз предлагаем... прыгайте все на нашу палубу. А судно мы расстреляем. Англичане наблюдали непривычную для них картину: в то время, когда мужчины сражались с огнем, за пулеметами сидели русские женщины в ватниках, обвешанные пулеметными лентами, возле пушек на подаче снарядов тоже стояли женщины...

- Нет,- отвечал союзникам Иван Иванович. - Большое спасибо, но расстрелять меня и немцы могут. Не затем перли мы груз, язви его в корень, от самого Бостона, чтобы здесь потерять.

- А тогда,- объявили им с корвета, уходящего прочь, - дайте хоть радио своим, что вы от нашей помощи отказались.

- Дадим радио! Ваша совесть чиста... Доброго пути вам!

  Водяные пушки корабельных гидрантов с гулким выхлопом били столбами воды по пламени. Презрение к смерти, которое проявил капитан, передалось и его команде. Дружно (даже раненые) все бросились на тушение пожара. Охваченный огнем корабль с грузом аммонала - что может быть страшнее? И корабли спешили пройти мимо. Скоро из видимости пропали последние суда каравана. Долго еще виднелись в небе колбасы аэростатов, привязанных к мачтам конвоя. Потом и аэростаты исчезли с горизонта. Караван PQ-16 ушел, а теплоход остался в океане один. Один в огне! На нем, конечно, поставили крест. Такие не возвращаются. Это не люди, это уже покойники...

   Медленно, день за днем, миля за милей, тянется караван. Быстрым эсминцам и вертким корветам такой темп не по душе - они рвутся в стороны от тихоходов; пишут восьмерки и зигзаги, слушая воду "асдиками" - не крадется ли враг?.. PQ-16 приближался к советским водам, и смерть отлетала от кораблей. Команды эскорта и транспортов в напряжении следили за горизонтом. И вдруг - тревога! - замечено не известное судно.

-  Оно нагоняет нас, сэр!

   Черный от ожогов корабль, почти уже неживой, развивал предельные обороты. Казалось, мертвец восстал со дна океана. А кто он - почти не узнать в этом обгорелом скелете. Но он двигался. Он спешил. Он был жив. Он мигал прожектором... Ревом восторга огласились корабли конвоя PQ-16, когда в этом пришельце с того света узнали корабль, брошенный в океане.

- Вы подумайте, сэр: они не только сбили пламя, они умудрились запустить машину... Как они смогли отыскать нас?

   Флагман конвоя PQ-16 поднял на мачтах сигнал: "ВОСХИЩЕН МУЖЕСТВОМ ВАШЕЙ КОМАНДЫ"

   И все корабли каравана расцветили свои мачты букетами флажных приветствий. "Старый большевик", весь в рубцах и ожогах, скромно просил по семафору, чтобы ему показали место в ордере. Весть о подвиге теплохода тут же по радио дошла до Лондона, и Британское адмиралтейство переслало морякам свое восхищение и теплую благодарность за небывалое в истории мужество. Заняв свое место в походном ордере, "Старый большевик" приступил к тяжкой обязанности прощания с павшими. Они лежали сейчас на корме, одинаково завернутые в казенные простыни, в ногах каждого груз, ускорявший падение в бездну, и погибших женщин было не отличить от мертвых мужчин...

Был тих, неподвижен в тот миг океан,

Как зеркало, воды блестели.

Явилось начальство, пришел капитан -

И вечную память пропели.

Напрасно старушка ждет сына домой.

Ей скажут - она зарыдает.

А волны бегут...

 

   В мужской хор вплетались женские голоса; подруги хоронили своих подруг, падавших сейчас в океан. А песня была старая, как и русский флот. Песня - еще в "мужском" варианте. О женщинах, павших в бою посреди океана, такой песни в нашей стране пока не сложено...

Известие о трудном положении, в какое попал (и еще попадет) конвой PQ-16, дошло до Москвы, и Ставка Верховного Главнокомандования приказала Северному флоту усилить воздушный барраж над кораблями конвоя. Наши эсминцы вышли для встречи союзников, когда в караване из 35 транспортов осталось лишь 27, и английские историки не забыли отметить, что "с подходом трех советских эсминцев дышать стало легче"! За последние дни противник бросил против них 208 своих самолетов. В небе от разрывов стоял трескучий ад. После отражения каждой атаки командир британского эскорта передавал на наши эсминцы: "Благодарю за прекрасный огонь!"

  Обстановка в океане действительно сложилась нелегкая. Много кораблей горело, выстилая по небу исполинские шлейфы дыма. Немецкие же самолеты, сбросив торпеды, поворачивали на заправку, и через полчаса их опять видели висящими над мачтами. Блестяще проявил себя миноносец "Гарланд" под флагом героической Польши (командир Генрик Эйбель). Экипаж был уже наполовину выбит, корабль горел, но из пламени израненные поляки продолжали отражать все атаки с воздуха...

  День 30 мая 1942 года, когда PQ-16 уже был на подходах к Кольскому заливу,- этот день выпал хмурым, низкооблачным, почти нелетным... Полковник британской авиации Ишервуд, френч Которого был украшен орденом Ленина, завтракал в столовой авиаполка, стоявшего на аэродроме Баенги. Провожая в полет Бориса Сафонова, Ишервуд честно признался:

- Американские "китти-хауки" имеют в подшипниках немало серебра. Но это вряд ли делает их моторы лучше...

  Полк должен совершить вылет, чтобы разогнать самолеты врага над караваном. 45 "юнкерсов" и "мессершмитты" (число которых не установлено) бомбили корабли PQ-16. А эти вот "китти-хауки" и "хауккер-харрикейны" барахлят некстати, и в небо можно выпустить только считанные машины... Малиновая ракета взлетела над аэродромом, призывая к подвигу!

  Командир авиаполка Борис Сафонов, Герой Советского Союза, сел в кабину. Всему дальнейшему, что произошло в этот тяжелый день, немало очевидцев, но зато осталось чрезвычайно мало подробностей. Известно, что в это роковое утро Дмитрий Селезнев, ас полярного неба, тоже уходил в море. Но шатун оборвался в моторе, и летчик врезался в гранит сопок... Сейчас против 45 "юнкерсов" (и неизвестно, сколько там "мессершмиттов") уходили в бой всего четыре наши машины.

Вот имена людей, державших штурвалы в руках:

Борис Сафонов (подполковник),

Алексей Кухаренко (майор),

Павел Орлов (капитан),

Владимир Покровский (старший лейтенант).

 

  Под крыльями самолетов, утяжеляя их, висели дополнительные бензобаки на 500 литров, чтобы летчикам после боя хватило горючего добраться до Ваенги. Шли почти над волнами, без ориентиров - по компасам. Слепая мгла висла над океаном. Когда до конвоя осталось совсем немного, стал давать перебои мотор Кухаренко... Борис Сафонов передал ему кратко:

-  Алеша, ты возвращайся. А мы потянем дальше...

  Теперь их осталось только трое, и скоро с высоты в две тысячи метров перед ними открылась обширная панорама каравана. В небе стоял плотный заградительный огонь англичан и наших зениток с эсминцев - "семерок" и "новиков".

- Ребята, будем внимательны, - напомнил Сафонов.

  Из этой четверки полярных асов - три Героя Советского Союза, два из них навечно зачислены в списки Краснознаменного Северного флота, а в живых остался только один - А. Н. Кухаренко, кавалер пяти орденов Красного Знамени и Бриллиантового Креста (высшего знака отличия английской королевской авиации). Выйдя в отставку, полковник А. Н. Кухаренко работал на мебельной фабрике в Риге,

На глазах всего каравана они дали бой противнику, когда тот выходил из пикирования. Сразу же образовался рискованный строй растянутого пеленга в таком невыгодном для нас порядке: "Ю-88", еще "Ю-88", затем летел Сафонов, "Ю-88", за ним самолет Покровского; "Ю-88", машина Орлова; следом еще два "Ю-88"...

  Вся эта кавалькада машин, треща пулеметами, стремительно отлетала прочь от конвоя. Перед тройкой смельчаков стояла, в небе хваленая 30-я эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, летчики которой были опытны и мужественны, подготовлены для схваток над безбрежием океана. На фюзеляжах немецких машин были намалеваны огромные рыжие псы, в зубах у которых - маленькие истребители "И-16" (именно на таком "И-16" и творил в небе чудеса Борис Сафонов!)...

  Скоро вдали от места боя, на командном пункте в бухте Ваенга, по радио были приняты слова Сафонова:

-  Одного свалил...

Через несколько минут Сафонов выкрикнул в азарте боя:

-  Еще двух срубил! Бью третьего...

Покровский с Орловым успели свалить по одной машине.

Пока все складывалось отлично. Перед Сафоновым выросла обтекаемая серебристая тень еще одного врага.

- Прикрой с хвоста! - уловили его голос в эфире. - Бью третьего... - Пауза, и вот результат: - Готов и третий!

Третий, раскидывая крылья, сорвался вниз.

- Прикрой с хвоста! - настойчиво просил Сафонов.

   Это был момент, когда его стал расстреливать воздушный стрелок германского истребителя. Покровский и Орлов были связаны тяжелым боем с другими машинами врага, и они бились в стороне, пока враг не был ими уничтожен... В отвесном пике, уходя вниз, Сафонов прощался с жизнью, которую так любил!

Дежурные в Ваенге уловили его последние слова.

- Мотор!.. Мотор!.. Мотор!.. - выкрикивал он в эфир.

  Слово "мотор" было условным сигналом: значит, он вынужден садиться. Не садиться, а падать! Не летное поле под ним, а волны! Сафонов в своем падении устремился к эсминцу "Куйбышев" (очевидно, в массе кораблей ястребиным оком он узнал его). И теперь тянул, тянул, тянул... Из последних сил он тянул машину, чтобы упасть как можно ближе к "Куйбышеву".

  К месту боя на больших скоростях уже спешили наши истребители дальнего действия, и наушники пилотов уловили Сафонова.

- Где ты?! Где ты?! - кричали они, спрашивая у неба. - Как ты чувствуешь себя?

Всего 25 кабельтовых не дотянул Сафонов до эсминца и рухнул в океан, высоко взметнув каскад пены. Моряки с "Куйбышева" передавали, что на месте падения они видели быстро тонущий пакет парашюта, который был уже отстегнут...

Три смельчака сорвали атаку на конвой PQ-16: самолеты Геринга ушли на свои аэродрома, не потопив ни одного корабля. А в гибель Сафонова, которого все любили на флоте, никто не верил. Эсминец "Куйбышев", исполняя приказ адмирала Головко, целых два часа ходил на контркурсах - искал его. Потом возник слух, будто Сафонова подобрали англичане. Подходящие с моря корабли PQ-16 встречали печальные летчики - спрашивали.

- Ноу Сафон... ноу, - отвечали им англичане. И долго ждали подводную лодку, которая (уж это точно!) вырвала Сафонова из волн и тут же погрузилась на глубину. Не оказалось его и на лодках. И долго ждали все... чуда!

  Караван PQ-16 вызвал к жизни два Указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза - из команды теплохода "Старый большевик":

капитану - И. И. Афанасьеву,

старпому - М. М. Петровскому,

рулевому - Б. И. Аказенку.

Сам же теплоход был награжден орденом Ленина.

  Второй звездой Героя Советского Союза посмертно награжден подполковник морской авиации Борис Феоктистович Сафонов, и он стал первым дважды Героем в Великой Отечественной войне (впрочем, указ о присвоении ему второй Золотой Звезды был подписан еще за четыре дня до его гибели!).

  После войны много памятников украсило полярные скалы. На скупом и жестком пейзаже они выделяются особенно четко и выразительно.

Теперь мы, открывающие битву за Сталинград, с нетерпением ожидаем прихода PQ-17, - этот караван нужен нам особенно сейчас, в грозное лето 1942 года, когда железная машина врага на полных оборотах моторов несется, вся в пыли, к Волге...

  Мы закончили первую часть подвигом наших асов в небе. Вторую мы посвящаем асам другой стихии - глубины!

Мурманск, в нагромождении бурых скал, засыпанных снегом, в хаосе бурь и штормов, - это ведь старинная русская земля с богатейшей историей... Сейчас она - плацдарм!

Кто сказал, что здесь задворки мира?

Это край, где любят до конца,

Как в произведениях Шекспира,

Нежные и сильные сердца.-