ПРИГОВОР СЕБЕ?..

 

 

   Мореплаватель-одиночка... Это почти мифологический герой Давид, дерзнувший бросить вызов Голиафу-океану. Девиз его — счастье для одного! Весь мир его — утлое суденышко, да бесконечная водная пустыня.

«Если правда, что из всех человеческих побуждений самым твердым считается стремление властвовать, то могу ли я желать чего-то большего — я, обладающий властью поистине безграничной?» — в свое время спрашивал себя капитан Бернико. А Марен-Мари, будто вторя ему, утверждал: «Двое на борту — несчастливое число».

   Итак, что же заставляет человека в одиночку пускаться в море, где он как бы сливается воедино со своим судном, превращаясь с ним в одно живое существо, и где ему суждено либо выжить, либо сгинуть безвозвратно?.. 27 марта 1969 года к лоцманскому катеру, крейсировавшему неподалеку от входа в гавань Кейптауна, подошла двенадцатиметровая двухмачтовая яхта. С нее перебросили на катер полиэтиленовый мешок. И яхта ушла прочь. Мешок вскрыли. Там были письма, катушки с магнитофонной лентой и записка: Бернар Муатесье, участник непрерывной кругосветной гонки яхтсменов-одиночек на приз «Золотой глобус», объявлял, что не намерен возвращаться в Европу, а собирается еще раз обогнуть мыс Горн... и вернуться в Полинезию. Странная записка, не правда ли? И к тому же загадочная. Сами посудите: Муатесье, один из лидеров,— и вдруг решил выйти из гонки. Позднее он сам объяснил свое поведение. Оказывается, все было довольно просто: «Когда четыре месяца подряд в полном одиночестве разглядываешь звезды, невольно приходишь к мысли, что надо быть глупцом, чтобы после всего этого вернуться но Францию».

  Таким образом, теперь более или менее понятно, что двигало Бернаром Муатесье, когда он писал эту  записку,— чуждый многим из нас жгучий порыв, объединяющий парус и человека. «Это правда,— признался однажды Муатесье,— мы были как одно целое — как тело и дух, живущий в теле». Или вот еще: «Научиться слушать судно, чтобы стать с ним заодно... такое возможно лишь в состоянии благодатного одиночества». Что верно, то верно: когда остаешься один на один с океаном, «время теряет всякий смысл, оно будто растворяется в бесконечности космоса, и вам кажется, что вы можете плыть и плыть — хоть тысячу лет». Так мореплаватель-одиночка, этот, если хотите, человек-парус, «который зачастую ясно видит то, что любому другому только может показаться», сливается, как ни один моряк, с морем и начинает постигать его загадки и тайны, мало-помалу заражаясь от него чувством исступленного восторга.

   В 1895 году, находясь в Северной Атлантике, Джошуа Слокам, первым обогнувший земной шар в одиночку, однажды не смог подняться с койки: внезапно его с ног до головы пронзила острая боль. Вслед за тем он ощутил, как его повело в сторону, между тем как суденышко, «Спрей», ничуть не отклонилось от курса. Произошло и впрямь нечто странное. Однако Слокам, будучи в полубессознательном состоянии, не придал этому значения. Но чуть погодя, расслышав, как вдруг засвистел ветер в снастях, и почувствовав натиск волн, он, шатаясь из стороны в сторону, то и дело спотыкаясь, кое-как выбрался на палубу. И вздрогнул. Потом вытер выступивший на лбу холодный пот. Он не один! На борту был еще кто-то, крепкого сложения, с волевым лицом, взгляд устремлен вдаль. Да и платье какое-то чудное — из времен, давно минувших: камзол, короткие штаны, на голове колпак.

— Кто вы? — спросил Слокам.

  Призрак ничего не ответил и твердой рукой продолжал вести судно дальше. Рев ветра и волн снова заглушил вопрошающий крик:

— Да кто же вы такой? Ответьте! Ответьте же! Но призрак даже не шелохнулся — он стоял за штурвалом, точно изваяние, возникшее из мрака потустороннего мира. И тут Слокам услыхал четкий, но приглушенный голос, прозвучавший как будто издалека: — Я — рулевой с «Пинты»!

«Пинта»... так ведь это же одна из каравелл Колумба! Может, перед ним стоит Пинсон? (Имеется в виду Франциско Мартин Пинсон, участвовавший в первом плавании Христофора Колумба в Новый Свет) или сам Колумб?..

  Беседа Джошуа Слокама с призраком посреди бушующего океана — типичный пример таинственных явлений, что нет-нет да и случаются на море. Сколько длилось это видение — несколько мгновений? Несколько часов? Слокам глубоко вздохнул, вобрав в легкие свежего морского воздуха. И почувствовал себя много лучше. К нему вернулись силы. Теперь он мог вести «Спрей» дальше. А таинственный рулевой с «Пинты», сделав свое дело, исчез. Еще один призрак, правда невидимый, спас жизнь немецкому капитану Францу Ромеру. И было это в 1928 году. Ромер вознамерился переплыть Атлантический океан в каяке под парусом. Однако столь дерзкое, сколь и рискованное предприятие едва не закончилось для него трагедией, у Канарских островов. Ночью разыгрался шторм. Ромер растерялся. Он совершенно не представлял, куда нужно держать курс, чтобы пристать к берегу в безопасном месте. Впрочем, оно и понятно: в ту ночь отчего-то не горел ни один маяк; на небе не было видно ни одной звезды. Только ветер, волны и кромешный мрак. И жуткое ощущение того, что океан несет смерть, которая вот-вот поднимется из просоленной бездны. Подобный ужас знаком каждому, кто подолгу находился в море в полном одиночестве. И вдруг завороженный кошмаром Ромер услышал голос. Мореплаватель напряг слух. Ну конечно, где-то рядом судно — с него-то, наверное, и кричат. Но что это за судно? Ведь кругом ни огонька, ни проблеска света. А голос между тем звучал громко, отчетливо и настойчиво, называя точный курс— зюйд, а не зюйд-вест. И Ромер, потрясенный до глубины души, слепо внял ему. На другой день, к вечеру, он уже был в Пуэрто-Арресифе. Ромер сверился с картой и увидел, что, изменив курс, он избежал верной гибели на прибрежных жалах. «Определенно, это был не человеческий голос,— вспоминал позднее Ромер.— В таком случае кто проявил участие в моей судьбе? Может, кто-то дозвался до меня с берега, сумев перекричать рев бури? Если это был Господь, для чего он обратился ко мне, немцу, на английском? Неужели для того, чтобы я понял, что это именно Он взывает ко мне, поскольку на Канарах говорят по-испански?» 

   Однако таинственные совпадения на этом не закончились. Франц Ромер благополучно доплыл до Антильских островов, а потом бесследно исчез по пути в Нью-Йорк. По загадочному стечению обстоятельств это случилось в тем самых водах, где так же, без следа, пропал Джошуа Слокам.

   10 июля 1969 года в тысяче миль к юго-западу от Азорских островов вахтенный штурман французского сухогруза «Пикардия» заметил в море небольшое парусное судно: судя по виду, то была прогулочная яхта, наверное из Понта-Делгада; ее, должно быть, отнесло так далеко от берега свежим ветром. Люди на яхте, похоже, еще спали: в бинокль была отчетливо видна пустая палуба.  «Пикардия» дала три гудка. Однако ответного сигнала с яхты не последовало. Капитана «Пикардии» это насторожило и он велел спустить на воду шлюпку. Когда она подошла к яхте, оказалось, что это тримаран,— на нем болтался только один косой парус. Командир шлюпки спустился в рубку, ожидая увидеть там изнуренных, больных людей, у которых даже не было сил встать с коек и подняться на палубу. Никого. Кругом — кавардак: приемопередатчик разбит; на полу валяется спальный мешок; в мойке груда грязной посуды; на крючке, привинченном к переборке, болтается выключенный из сети электропаяльник... В общем, гнетущее душу запустение. С другой стороны, все остальное вроде бы в порядке: спасательный плотик цел, паруса и такелаж тоже; воды и провизии более или менее достаточно. И судовой журнал на месте: вот он — лежит на столе вместе с картами... Но странная, однако, штука: последняя запись в нем сделана 24 июня. Дальше — пусто. Сплошные чистые страницы, хранящие тайну. Тайну тримарана с названием — «Тейнмаут-Электрон».

   Штурман и трое матросов с «Пикардии» молча переглянулись — глаза их были полны тревоги: с тримараном, очевидно, стряслась беда.

Французские моряки не ошиблись — только несчастье постигло не тримаран, а его капитана — Дональда Кро-ухерста, яхтсмена-одиночку, участника кругосветной гонки на приз «Золотой глобус». Через восемь месяцев после старта Дональд Кроухерст уже возвращался в Англию, показывая, таким образом, самый лучший результат по времени среди всех участников этого беспримерного плавания. И вдруг он, явный победитель, непостижимым образом пропал посреди Атлантического океана. Однако вскоре после его загадочного исчезновения к песчаному берегу одного из островов Зеленого Мыса прибило бутылку с запиской: «Прошу помощи. Выбросило на какой-то остров в Эгейском море». Ну что тут скажешь! Только то, что шутник, бросивший ее в море, видно, был не в ладах с географией. Потом пошли слухи, один другого хлеще: Кроухерста якобы снял с тримарана вертолет и высадил на Азорах; Кроухерст, мол, живет себе преспокойно где-то в Латинской Америке... Или еще: один фотограф уверял, будто случайно повстречал Кроухерста в Девоншире и узнал, несмотря на то, что лицо его изменяла фальшивая борода. Как бы там ни было, подобные нелепые домыслы были решительно отвергнуты. Разгадку тайны, разумеется, следовало искать в самой личности того, кого еще до старта гонки называли «мореплавателем-загадкой». Итак, что же это был за человек, тридцатисемилетний Дональд Кроухерст, чей портрет — правильные черты лица, живой взгляд, уголки рта, как будто в скорби, чуть допущены—появился тоща на первых полосах многих газет?

   Может, это был опытный моряк? Вовсе нет. Яхтсмен-любитель? Вот именно. Да и в море он выходил, как говорится, раз в год по обещанию. Отставной офицер-артиллерист, Дональд Кроухерст основал небольшую фирму по производству радиоэлектронного оборудования. Ему даже принадлежит одно изобретение — «навикатор», или, попросту говоря, малогабаритный радиопеленгатор. Однако в общем дела у него шли ни шатко ни валко. Потом, Кроухерст принадлежал к числу людей, у которых вечно по семь пятниц на неделю; он никогда не был удовлетворен самим собой, хотя амбиции, если можно так выразиться, били из него ключом. Жил он в мире фантазий. И любое разочарование порождало к нем новые иллюзии. Другими словами, Дональд Кроухерст питал себя надеждами, которые сбывались далеко не всегда.

   В 1967 году «Санди тайме» решила организовать непрерывную кругосветную гонку яхтсменов-одиночек, получившую название «Морской Эверест»,— таким образом как бы подчеркивались неимоверные трудности, сопряженные со столь рискованным предприятием. И Кроухерст, чьими кумирами были Фрэнсис Чичестер, Ален Бомбар и Тур Хейердал, тотчас загорелся желанием в ней участвовать. Говоря откровенно, с его стороны то было чистое безрассудство. Так-то оно так, но не надо забывать: Дональд Кроухерст был мечтателем. В то время у него не было ни яхты, ни денег, ни опыта — и это самое главное. И все же Кроухерсту удалось найти оборотливого агента, и тот не только сделал ему большую рекламу, но и достал денег. Полученную сумму Кроухерст вложил в постройку тримарана, не очень дорогого, но с прекрасными мореходными качествами и к тому же непотопляемого. Для того, чтобы тримаран оставался на плаву, в случае, если он перевернется, Кроухерст придумал одно хитроумное приспособление: к клотику мачты крепился специальный резиновый баллон — при аварии он автоматически заполнялся углекислым газом и надувался, наподобие миниатюрного воздушного шара, что, собственно, и обеспечивало судну плавучесть. Кроухерст уверял, что благодаря такому устройству «он выживет в любых обстоятельствах». Однако последующие события, невероятные и трагические, напрочь опровергли его слова.

   Как бы то ни было, ненастным утром 31 октября 1968 года Дональд Кроухерст вышел в море — навстречу приключению, которому суждено было продлиться восемь месяцев. Его жена Клара стояла на берегу и провожала взглядом уходящий за горизонт парус. Лицо ее, серьезное и напряженное, хранило печать необъяснимой тревоги. Клара даже не помахала мужу на прощание рукой. По условиям гонки яхтсменам предоставлялось право стартовать откуда угодно. При этом, однако, выдвигались два непременных требования: место старта должно было находиться севернее сороковой широты, и отчаливать разрешалось только начиная с 1 июня по 31 октября. Тот, кто, обогнув земной шар, первым достигал берегов Англии, становился обладателем приза «Золотой глобус», а самый быстрый, по времени и соответственно скорости прохождения маршрута, получал денежную премию — 5 тысяч фунтов стерлингов. Итак, когда Бернар Муатесье и Кнокс-Джонстон уже были на подходе к траверзу Новой Зеландии, Дональд Кроухерст только-только миновал Мадейру. Его подготовленный с грехом пополам тримаран плелся как черепаха: само судно, похоже, сопротивлялось всеми силами, будто не желало пускаться в это отчаянное плавание, которому, казалось, не будет конца... И вдруг — чудо! Войдя в зону северо-восточных пассатов, Кроухерст сообщил по радио, что прошел за сутки 243 мили. То был, бесспорно, мировой рекорд, вызвавший в Англии у кого восхищение, у кого сомнения. На Рождество «Тейнмаут-Электрон» шел вдоль берегов Бразилии. А в начале января уже пересек сороковую параллель Южного полушария. В феврале и марте от Кроухерста не было никаких известий. Однако это никого не беспокоило: еще до того, как прервалась связь, он сообщил, что у него вышел из строя радиопередатчик. Да и потом, как всем известно, связь на море иной раз оставляет желать лучшего. Наконец 10 апреля мореплаватель снова вышел в эфир и сообщил, что обогнул мыс Горн. В середине  июня Кроухерст уже получал поздравительные радиограммы, хотя как раз в это время он вошел в штилевую тону и ход его значительно замедлился. Двадцать пятого июня он, заросший бородой, в шортах цвета хаки, махал обеими руками, приветствуя проходивший мимо норвежский сухогруз. Двадцать восьмого июня от Кроухерста поступило новое радиосообщение, из которого следовало, что он застрял в полосе безветрия. Следующий  сеанс связи должен был состояться на другой день. Однако в назначенное время Дональд Кроухерст на связь не вышел. Он молчал и все последующие дни...

   И вот 10 июля с «Пикардии» передали в эфир, что сухогруз обнаружил в открытом море дрейфующий катамаран, целый и невредимый, но на его борту не было ни одной живой души. Неужто капитане смыло с борта?

   В первых числах июля Британское адмиралтейство оповестило все английские суда, находившиеся в Центральной Атлантике, о том, что в 50 милях к северо-западу от мыса Финистерре с испанского почтово-пассажирского лайнера заметили в море довольно крупный, странного вида предмет, похожий на «обломок носовой части корабля»...

   В тот день Дональд Кроухерст был еще жив-здоров. Он, приняв это сообщение взглянул на карту: он находился в опасном секторе. Кроухерст отлично знал, что плавающие обломки, к тому же если они едва различимы на поверхности,— штука на редкость коварная. Он внимательно оглядел океан от горизонта до горизонта, силясь рассмотреть среди волн мало-мальски подозрительное пятнышко.

Затем он вдруг резко опустил бинокль, кинулся к карте и принялся что-то высчитывать. Ну конечно, испанский лайнер, — он видел его своими собственными глазами: «Тейнмаут-Электрон» дрейфовал тогда в том самом месте, где заметили «обломки». Значит... Значит, это его тримаран, с одним-единственным парусом, на испанском «пассажире» приняли за обломок форштевня неизвестного корабля. Вот так совпадение! Впрочем, откуда Дональду Кроухерсту было знать, что через некоторое время «Тейнмаут-Электрон» действительно станет призраком... Как же это случилось? Впоследствии найденные на борту тримарана судовой журнал, фотопленки и магнитофонные ленты помогли пролить свет на тайну «Тейнмаут-Электрона». Вернее, на загадочную личность его капитана, человека, терзавшегося не только вечными сомнениями, но и в довершение ко всему угрызениями совести.

   Да, но при чем тут совесть? Сейчас увидим. Утром 6 марта 1969 года неподалеку от станции берегового наблюдения Рио-Саладо, в 150 километрах к югу от Буэнос-Айреса, остановилось небольшое парусное судно. Начальник станции из любопытства подошел на катере к паруснику — это был тримаран — и заметил, что на его борту только один человек: средних лет, со светлой бородой. Бородач объяснил, что ему нужно заделать корпус тримарана, поврежденный в районе мыса Горн. И тут же предупредил, что он, дескать, участвует в непрерывной кругосветной гонке и не имеет права причаливать к берегу. Это был Дональд Кроухерст. Восьмого марта, починив тримаран, он тронулся дальше. Принимая в расчет опасности, связанные с мореплаванием, — штили, встречные ветры и штормы — «Тейнмаут-Электрон», к тому времени неуправляемый, должен был оказаться в водах, где его обнаружила «Пикардия», уже без Кроухерста на борту, самое позднее в конце мая, но никак не 10 июля. Почему же тримаран шел так долго? Может, Кроухерст попал в сильный ураган и был вынужден искать убежище где-нибудь на Фолклендах, острове Вознесения или Тринидаде? Да нет. Дело обстояло совсем по-иному. Покинув Рио-Саладо, «Тейнмаут-Электрон» взял курс норд-ост, однако уже через два дня развернулся почти в полный оверштаг и двинулся на юг — это уже не поддается объяснению.

   Что, если Кроухерста посетил призрак, как это уже случалось с иными мореплавателями, ходившими через мыс Горн? Быть может, он внял «голосам» и, подчинившись им, стал выписывать умопомрачительные галсы? А может, он, подобно Муатесье, был опьянен чарами моря и одиночества? Нет и еще раз нет. Истина в другом. Все оказалось куда более трагично. Спустя несколько месяцев точно такими же вопросами задавались и члены следственной комиссии в Лондоне. С серьезными, сосредоточенными лицами они внимательно просматривали судовой журнал Кроухерста, страницу за страницей. В нем указывались координаты, курсы, даты получения и отправления радиограмм. Однако все это относилось только к плаванию по Атлантике. Сначала эксперты решили, что у Дональда Кроухерста был еще один журнал, но он исчез. Потом, после более тщательного изучения записей яхтсмена, выяснилось, что отмечены координаты тримарана на тот период времени, когда он должен был бы находиться в Тихом и Индийском океанах... И тогда наружу всплыла правда. Вернее, то была сначала смутная догадка — из тех, в какие никак не хочется верить. Журнал оказался подложным, равно как и указанные в нем координаты. Да, но как же мыс Горн? Кроухерст никогда не огибал его. А Австралия? Он находился в тысячах миль от нее. И ходил галсами но Южной Атлантике, в то время как все думали, что он обогнул и мыс Горн, и мыс Доброй Надежды. Так что в конце концов пришлось поверить в невероятное: Дональд Кроухерст создал ловкую, потрясающую мистификацию — единственную в своем роде. Ничего подобного история морских странствий и приключений прежде не знала. Его кругосветное плавание было не более чем вымыслом, который он хотел облечь в реальную форму.

Одиночество действительно таит в себе огромную опасность. Кому-то оно служит во благо, кому-то — во зло. Во всяком случае, Кроухерсту одиночество не принесло ни радости, ни счастья. Смирившись однажды с мыслью, что ему нипочем не выиграть гонку, он поддался роковому искушению, сродни тому, что толкнуло его выйти в море,— симулировать кругосветное плавание, не покидая при этом Южную Атлантику. Давайте попробуем хоть на мгновение представить себе психологию этого человека, оставшегося с океаном один на один, вынужденного держаться как можно дальше от судоходных линий, не имеющего — по понятным причинам — возможности подойти к заветной земле, по которой уже истосковалась душа. Долгие часы, проведенные под звездным небом, способны породить любые мысли, в том числе самые мрачные. Тем более если ты замурован в тесной, отсыревшей каютке, а во время несносной качки тебя то и дело швыряет от переборки к переборке. Оказавшись надолго в столь отчаянном положении, человек рано или поздно начинает задумываться — о тайне жизни и смерти, о своей собственной участи и судьбе всего человечества... Кроухерст наверняка размышлял и об этом. Нескончаемое одиночество и своенравное море подавляют его — и вот он уже не в состоянии управлять потоком своего сознания. Печальный конец уже близок — предугадать его нетрудно. В один злополучный день Кроухерст вдруг осознал, что обман его зашел слишком далеко. Им все чаще овладевает страх: что, если его выведут на чистую воду! Как потом оказалось, боялся он не напрасно. Фрэнсис Чичестер, главный судья кругосветной гонки, потребовал представить судейской комиссии для изучения судовой журнал «Тейнмаут-Электрона», поскольку ему показалось слишком подозрительным долгое, ничем не объяснимое молчание Дональда Кроухерста: в самом деле, ведь о нем целых два месяца не было ни слуху ни духу.

Между тем результаты гонки складывались так. Первым берегов Англии достиг Робин Кнокс-Джонстон. Он и завоевал главный приз — «Золотой глобус», хотя показал не самое лучшее время. Так что Дональд Кроухерст вполне мог бы стать обладателем денежной премии — пяти тысяч фунтов, потому что Тетли, его единственный вероятный соперник, по техническим причинам вышел из гонки. Вот когда Кроухерст испугался не на шутку. Он живо представил себе, как ему станут задавать вопросы и как он будет сбивчиво отвечать... Так или иначе, ложь быстро раскроется. А дальше — грандиозный скандал — в апогее-то славы. Отчаяние и стыд, но не столько за самого себя, сколько за свою семью. Столь ужасное будущее представлялось невыносимым — разум Кроухерста отказывался воспринимать его как нечто неизбежное. Это означало конец плаванию, одиночеству, жизни. Дональд Кроухерст падает, а может быть бросается за борт. «Тейнмаут-Электрон» остается дрейфовать по воле ветра и волн.